– А что о нем думали окружающие?
– Некоторые считали его немного… – Мими покрутила пальцем у виска,
– Избранные, – уточнил я. – Элита.
– Ущербные, – поправила меня Денбери, и голос ее почти утонул в шуме уличного движения. – Мученики.
Мими Бадантье печально покачала головой.
– Марсден нес в себе не столько чувство личной силы, сколько ощущение тяжелой душевной раны. Он говорил, что его создало именно страдание. – Она посмотрела мне в глаза. – Но некоторые люди скорее пойдут за раненым, а не за здоровым и невредимым.
– Возможно, они им кажутся ближе? – предположила Денбери.
– Раненый человек внушает надежду, – сказал я. – Как правило, его нездоровые последователи воображают себе, что их личная боль также дает им возможности, которых нет у других. Не в такой, конечно, степени, как Гекскампу, – кто-то должен быть лидером, парадигмой, – но в противном случае они были бы достойны худшего.
– Возможности, которых нет у других… – Денбери посмотрела на меня с удивлением.
Я кивнул.
– Манна небесная для таких социопатов, как Гекскамп. Если притязания группы выходят за рамки обычных, стандартные законы общества больше неприменимы – это аксиома.
– Безумие, – сказала Денбери. – Но ведь они выстраивались в очередь, чтобы следовать за ним.
Глаза Мими были устремлены куда-то в прошлое. Я чувствовал, что если сейчас поводить у нее перед лицом паяльной лампой, она даже не дернется.
– Мими, – позвал я, но она не слышала меня.
– Мими? – повторил я. – Эй!
Ее сознание вернулось в нашу реальность. Я постарался придать своему голосу бархатистости, чему научился у Гарри.
– Эти дети, одинокие и непохожие на других… Вы были в их числе, Мими?
Она закрыла глаза и отвернулась в сторону. Когда она снова повернулась к нам, глаза ее были влажными, а голос перешел на шепот.
– Мне не было и тридцати. Я никогда не ходила в колледж; пишущая машинка, блокнот стенографистки и диктофон – это все, чему я научилась. Брат взял меня референтом, чтобы угодить нашим родителям. Все это время вокруг меня крутились красивые молодые мужчины и женщины, талантливые и утонченные. Или так могло казаться такому человеку, как я.
Денбери взяла Мими за руку, и по телу женщины словно пробежала дрожь, тут же ушедшая по ногам в землю, как электрический заряд. Она глубоко вздохнула.
– Однажды после работы я пошла в кафе. Там был Марсден. Конечно, я знала, кто он такой. Он знал меня только как мелкого клерка, бродившего по коридорам с бумагами, папками и почтой. И тем не менее он махнул всем, окружавшим его, чтобы они замолчали, и пошел – нет, заскользил – через все кафе ко мне. Его улыбка была как маяк, его глаза были синими, как Средиземное море. Он взял меня за руку и сказал: «Мими Бадантье, так приятно видеть вас здесь в этот прекрасный вечер. Присоединяйтесь к нам, прошу вас». Я была поражена тем, что он знал мое имя.
– Он похитил ваше сердце, – сказала Денбери.
– На несколько месяцев я стала одной из них. Но не открыто; я не хотела вызывать смех окружающих или раздражать Анри, который считал Марсдена скандальным позером. Я встречалась с ними за городом или на вечеринках в мансардах и полуподвалах. Там были разговоры о живописи и музыке, а также… физические наслаждения.
– Велись ли там разговоры о смерти? – спросил я.
– Марсден любил говорить об этом. Он называл смерть священным моментом. Или «сладостным лезвием бритвы». Он любил сочинять подобные фразы. Но все это были только разговоры, пока…
Тело Мими вновь содрогнулось, и Денбери крепче сжала ее ладонь.
– Пока не пришла
– Она?
Боль, сквозившую во взгляде Мими, затмила злоба.
– Похоже на то, что она просто дразнила его, – сказала Денбери.