Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

– А где сейчас пребывает этот самый Пашка Шавкунов? – спросил эконома Цицианов.

– Дак, в Сибири он в каторгах, барин, – ответил Марков. – Ежели, конечно, до сих пор богу душу не отдал.

– На каторге? – спросил эконома Соколов. – А за что его упекли на каторгу?

– Так за побег, барин. Сбегли они с дружками и озорничали на Москве. Разбойничали. Споймали их и вернули матушке барыне. А она велела из сечь батогами и отправить в каторгу. Ты разве и про сие запамятовала, матушка? – Савелий Марков посмотрел на Салтыкову.

Та в ответ только спокойно пожала плечами. Мол, ничего не помнит она такого.

–Имеете еще чего спросить у эконома моего, господа? Нет? Ладно, иди, Савелий, отсюдова! Да далеко не уходи, может еще позову.

И эконом, низко поклонившись, вышел.

–Что еще желаете спросить, господа? У вас ведь есть еще что-то?

–Дело о смерти жен Ермолая Ильина. Что имеете сообщить по сему делу? Ведь Ермолай состоял при вас в качестве конюха, и вы его должны знать хорошо.

– Я знаю его хорошо, господа. Что вы хотите знать?

– Вот, например, крестьянка. Катерина Семенова, жена вышеозначенного Ермолая Иванова зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и отчего умерла.

– Этого не было! – голос помещицы стал жестким. – Ермолайка возвел на меня напраслину!

– Понятно. А что насчет второй жены Ермолая Ильина Федосьи Артамоновой? – спроси князь Цицианов. – У вас были к ней претензии?

– Вы думаете, князь, что я могу помнить все мои претензии к дворне? Я плохо помню о девке Федосье.

– Но вы помните, от чего она умерла?

– Нет, не помню. Но мой эконом помнит. Савелий! – снова закричала помещица, призывая эконома.

Тот тотчас же появился.

– Спрашивайте его господа. Он все моих крестьянишек знает, что при доме служили.

Цицианов повторил свой вопрос.

– Как же помню я про девку Федосью, – сразу ответил эконом. – Она и вправду опрокинула на себя кадушку с кипятком, когда воду для ванны барыни носила. И от того померла.

– Опрокинула кадушку? – спросил Соколов. – А кто видел сие?

– Да много кто, ваше благородие. Вот сейчас же могу привесть, ежели ваша воля, троих девок. Они тому были свидетелями.

–А наказывали ли Федосью по приказанию барыни? – прямо спросил Цицианов.

–Дак не без того. Барыня наша строга да порядок во всем любит.

–А в чем были эти наказания?

–Да как? Выпороли бабу и все. Но после порки она всегда своими ногами ходила. И от порки никто из крестьянишек не помирал в дому у матушки-барыни.

–А что скажешь о крепостной Аксинье Яковлевой, Савелий? Правда ли что за плохое мытье полов она была пытана кузнечными щипцами, от чего померла?

– Нет, то лжа, барин.

– Значит, Ермолай Ильин врет, сообщая это в своем доносе?

– Как есть врет! Ермолайка еще после смерти своей второй женки грозился отплатить за её смерть барыне Дарье Николаевне.

– А почему барыне? Ведь Федосья, по твоим словам, сама опрокинула на себя кадушку? – «ухватился» за слова слуги Цицианов.

– Федосья то сама ошпарилась, но Ермолайка все по-своему талдычил. Дескать, уморили его Федосьюшку. Барыня тогда приказали его в холодную закрыть, где он и просидел с неделю пока не угомонился.

Цицианов понял, что этот допрос эконома бесполезен и сделал знак Соколову.

– Хотите еще что-нибудь узнать, господа? – спросила Салтыкова.

– Нет. На сегодня достаточно. Благодарим вам, Дарья Николаевна.

– А если с кем из дворни желаете побеседовать, то прошу вас, не стесняйтесь. По моему приказу вас всегда станут пускать в мой дом, и вы получите право беседовать с каждым…

2

В экипаже: Соколов и Цицианов.

Уже в экипаже Соколов сказал Цицианову:

– Держалась Дарья Николаевна хорошо.

– А чего ей бояться, коли у нас нет ничего, Степан Елисеевич.

– Вы, ваше сиятельство…

– Степан Елисеевич нам работать вместе. Давай по-простому. Без сиятельств. Забудем о чинах и титулах.

– Как скажешь, князь. Как думаешь, Салтыкова такая смелая от того, что правда за ней, или от того, что знает – нет у нас на неё ничего?

– Не верю я ей, – ответил князь. – Я таких повидал в жизни. Подумать только, сколько трупов на ней, а доказать что-либо не просто. На все ответ у барыни готов. И Савелий этот умный человек. Такого на мякине не проведешь, Степан Елисеевич. Вот если допрос с пристрастием применить.

– Пытка? Ты сошел с ума, князь. Теперь редко пытают у нас. Кто нам даст пытать дворянку. Да еще саму Салтыкову?

– Кто говорит о пытке. Степан Елисеевич? И государыня против пыток.

– Но ты сам сказал «с пристрастием», князь.

– Можно просто припугнуть её в подвале пыточном. Пыточные подвалы многих еще до пытки ломают.

– И этого нам также никто не даст сделать. Нужно разрешение от Сената, а сенатские запросят саму императрицу.

– И что?

– Да то, что такой запрос можно будет послать, но только после того, как мы хоть что-то накопаем. А скажи, что у нас есть? Случай с Хрисанфом Андреевым Салтыкова объяснила нам вполне разумно. В драке мужик повредился и помер. А тот, кто его пришиб сейчас в каторгах, если вообще жив. Что мы сможем здесь доказать?