Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

– Ты думаешь, Иван Иванович, есть здесь в разбойном уши Вельяминова-Зернова или начальника полицмейстерской канцелярии действительного статского советника Молчанова?

– Наверняка есть. Подьячий, что пишет допросные листы, мне не известен. Некто Лисицын. Знаете такого?

– Нет, – покачал головой Соколов. – Но ты прав. Люди Молчанова здесь имеются. Иначе и быть не может. Идем.

В полутемном подвальном помещении уже давно поселилась сырость. Здесь была пыточная, или «чёрная палата», где в прошлом обвиняемых допрашивали с пристрастием.

– Дело надобно срочно делать, Степан Елисеевич. Времени мало, пока Молчанов не опомнился и не понял что к чему.

– Палачи на месте? – спросил Соколов.

– На месте, Степан Елисеевич. Все готово.

Холоп Салтыковой Трофим Степанов уже висел подвешенный к потолочной балке. Палачи ждали приказа начать подтягивать его к верху. Крестьянин был человеком низкорослым, коренастым с крепким телом. На вид ему было около 40 лет.

По всему было видно, что мужик пытки боится. Трофим дико вращал глазами, ища к кому бы обратиться, и, увидев Соколова, закричал:

– Барин! Ваше благородие! Барин! Не виноватый я! Не крал я денег у купца! Не я то был! За что пытать меня хотят? Христа ради спасите!

Соколов приблизился к мужику. За ним следовал Иванцов.

–Ты есть Трофим Степанов крестьянин из поместья госпожи Салтыковой Дарьи Николаевны? – спросил он с ходу.

–Да, – закивал головой мужик. – Я есть Трофим Степанов. Ныне лакеем служу при московском доме барыни Дарьи Николаевны. Но не крал я того клятого кошеля! Не крал, барин! Истинный крест не брал!

–У меня к тебе есть вопросы по иному поводу. Писчик! – Соколов повернулся к подьячему, склонившемуся на бумагой.

–Да, ваше благородие? – тот поднял голову.

–Чтобы все записал со слов этого крестьянина дословно и ничего не позабыл. Понял ли?

–Как не понять, – кивнул тот.

– И горе тебе ежели, что упустишь, – Соколов повернулся к крестьянину. – Трофим Степанов. Помнишь ли ты год от Рождества Христова 1757-й?

– Помню. В тот год моя жена умерла и по гроб жизни не забыть мне его.

– Как имя твоей жены и кто она такая? – снова спросил Соколов.

– Аксинья Григорьева, крепостная крестьянка госпожи Салтыковой.

Писчик усердно заскрипел пером.

– Вот именно её смерть нас интересует. У нас имеется донос доктора Телегина с описанием повреждений на теле Аксиньи Григорьевой. Из чего явствует, что оная крестьянка была жестоко убита. Так?

– Да ведь следствие по смерти моей женки Аксюши еще тогда было проведено и …– крестьянин запнулся. – Чего старое то ворошить?

– Ты должен отвечать на вопросы господина коллежского секретаря, а не задавать свои, – вмешался в допрос Иванцов. – Итак, ты знаешь, как и кем была убита твоя жена?

Трофим облизнул свои пересохшие губы и ничего не сказал. Было видно, что крепостной боится сообщать правду по этому делу.

– Трофим, – снова обратился к крестьянину Иванцов. – Его благородие коллежский секретарь Степан Елисеевич Соколов не желает тебе вреда. Ты должен правду сказать, и он сумет защитить тебя.

– Меня однажды уже пороли за то дело по приказу барыни, господин. Я тогда пять ден лежал на животе, после той порки. Чего хорошего-то будет, ежели я разговаривать стану? Снова меня барыне отдадут, а она уже миловать не станет.

– Не отдадут! – решительно заявил Соколов. – Я повожу дознанием именем матушки государыни. И на этот раз сумею тебя защитить, ежели что. Салтыкова меня не сможет подкупить, как тех следователей, что тогда вели сие дело. Начинай говорить.

– Начинай, а не то нам придется начать допрос с пристрастием, – вмешался Иванцов.

– Женка моя Аксинья сразу после того как повенчали нас в церкве была вместе со мной в дом барыни взята, – начал Трофим свой рассказ. – А как неделя прошла, приказала барыня наша моей женке полы вымыть начисто в горницах. Та, значит все как надобно сробила. Да истопник когда поленья-то в печку закладывал, снова сажи натрусил на полы. А барыня как приказала свое кресло придвинуть к камину, ту сажу и увидала.

–И что? – спросил Соколов.

–Сильно криком кричала на Аксиньюшку мою. А затем била её поленом нещадно. Прямо у камина поленья лежали. Вот она схватила одно и давай колотить женку. Та в крик, а барыня от того еще больше разлютилась. Полено бросила и схватила Аксинью за волосья.

–Ты лично видел ли сие? – спросил Соколов.

–Я-то? Я-то не видал. Но мне опосля слуги про то рассказали. Но как барыня криком кричала, то я сам слыхал. Дак весь дом слыхал.

–А кто тебе рассказал о том, что Дарья Николаевна Салтыкова лично била твой жену Аксинью? Кто именно?

– Дак Лукьян Михеев истопник был тамо у камина.

– Писчик! – Соколов повернулся к подьячему. – Так и запиши Лукьян Михеев.

Снова заскрипело перо.

– Кто еще видел это?

– Крепостная баба Аленка. Да крепостная баба Иринка. Они обе при барыне состояли тогда. Одевали её и волосы укладывали.

– И кто из этих слуг еще жив до сих пор?

– Лукьян живой. Все еще служит при доме барыни на Москве. Аленка о прошлом годе померла от горячки зимою. А вот Иринку-то Алекссеву по приказу барыни показнили.