Коллонтай. Валькирия и блудница революции

Маслов прочел цикл лекций в Германии. Коллонтай же приехала на съезд социал-демократов в Мангейм. Ее пригласили по рекомендации Карла Каутского и Розы Люксембург. Здесь она познакомилась с Карлом Либкнехтом, Кларой Цеткин, Августом Бебелем. Либкнехт был явно неравнодушен к ней, и она отвечала взаимностью.

В Берлине Коллонтай встретилась с Масловым. В Петербурге он встречаться боялся, остерегаясь огласки.

Берлин Александре не нравился. "Представь, Танюся, это Берлин! — писала она Щепкиной-Куперник. — В таких квартирах ютятся плохо оплачиваемые рабочие… Сыро, темно… Меня возили смотреть. 650 тысяч семейств живут в перенаселенных квартирах! И это в "благоустроенном" Берлине. Иногда так ненавидишь весь этот мир контрастов…"

Однако Шурочку сильно тяготило то, что после их свиданий он, боясь жены, сразу спешил домой. Тайные встречи с любовником стали утомлять Александру. Она уехала в Париж, сняла комнату в скромном семейном пансионе. Но Петр бросился за Шурой, прихватив, как всегда, свое семейство. Он приходил к ней каждый день, но ровно в половине десятого торопился домой. Ее это угнетало.

Зоя писала Александре: "…Видела Мишку, жаловался на тебя: "Мамочка к себе на версту не подпускает, только здоровались, да прощались, да за обедом три часа сидели". — "Что ж ты ей прямо не сказал?" — "Как же скажешь, мама стала такая раздражительная. Все Маслов да Маслов…" Ревнует <…>".

А вот как Коллонтай представляла себе "будущий социалистический город": "…Красивые особняки в садах. Все особняки оборудованы всей современной техникой… Каждый живет сообразно своим индивидуальным склонностям, вкусам…" Маслов же считал это "наивной восторженностью гимназистки".

Когда Александру навещал сын Миша, для нее наступал настоящий праздник. Она писала Тане: "На душе — относительно покойно и ясно. Жду своего сына — это праздник. Мечтаю о том, как мы с ним будем "питаться" заграничной жизнью… Это особенная радость — показать хорошее, любимое, интересное "собственному" большому сыну…"

Но праздник быстро кончался. И Александра жаловалась той же Щепкиной-Куперник: "Я только что проводила Мишу и шла на почту с душою, полной той холодной тоски, какую познала только здесь, за границей, в период моего одиночества. Странно, что эта холодная тоска, ощущение одиночества, никому ненужности является у меня особенно ярко всегда в шумном и людном Париже".

В Париже Коллонтай снимала комнату в скромном семейном отеле "Босежур" на улице Ранелаг, р. 99 в пригороде Пасси. Она почти никуда не выходила, работая над рукописью новой книги "По рабочей Европе". Героями книги были Жан Жорес и Жюль Гед, Эмиль Вандервельде, Виктор Адлер, Отто Бауэр, Камиль Гю-исманс, Карл Каутский, Вильгельм Либкнехт, Роза Люксембург, Клара Цеткин. По поводу этой книги, вышедшей в Петербурге в 1912 году, Александра писала из Берлина своей подруге Варваре Волковой: "Не хватает у немцев революционного духа, знаете, не боевых фраз, а этого стремления вперед, энтузиазма, веры во что-то светлое, что ждешь после борьбы. Конечно, они деловитее, быть может, даже более знающие, но это все-таки чужие…"

Маслову в Берлин Александра сообщила, что остается в Париже. Более четверти века спустя в своем дневнике Коллонтай вспоминала: "В первый раз за годы близости с П.П. я забываю о нем и в душе не хочу его приезда в Париж. Его приезд значит, что он меня запрет в дешевом отельчике с окнами во двор, что я не смею днем выйти, чтобы партийные товарищи меня случайно не встретили и не донесли бы Павочке. <…> Все это было столько раз — я не хочу "плена любви". Я жадно глотаю свою свободу и одиночество без мук. <…> Я начинаю "освобождаться" от П.П.". Но Петр Павлович вместе с семьей тотчас примчался во французскую столицу вслед за любимой и поселился на Монпарнасе. К десяти часам ему приходилось возвращаться от любовницы к жене, поскольку ни одна библиотека в Париже не работала позднее, чем до половины десятого. Впрочем, Павлина уже, вероятно, догадывалась об измене мужа. Александру этот подкаблучник начал уже раздражать.

Ужин с Масловым быстро переходил в споры о земельной ренте, о законе народонаселения, вообще о демографии, о социальном неравенстве и классовой борьбе. Но любовники соглашались в главном: для большевиков демократия — только лозунг, средство для захвата власти, которую они потом никому не собираются отдавать… А вот для нас, меньшевиков, демократия, свобода для каждого — не средство, а цель. Без ее достижения политическая борьба бессмысленна.

Коллонтай активно участвовала в стачке парижских домохозяек. Она вспоминала: "Я участвую с увлечением в стачке <…>, — писала она впоследствии в своих неизданных мемуарах. — Я на митингах, на собраниях, нас хватает французская полиция <…>. Выпускает, и я снова на трибуне. Я горю с ними за общее дело".