Павел за мной выслал паровоз и вагон в Лозовую. Вагон разделен на две половины. За перегородкой постель и умывальник, спереди ковер, стол и самовар. Адъютант Дыбенко объясняет мне, что это постель бывшего архиерея. Стол накрыт красным сукном. Очень тепло, а на столе масло, булки…
На перроне в Екатеринославе меня встречают несколько официальных лиц с цветами. Не столько встречают меня, сколько жену командира. Здороваюсь с Павлом официально, за руку. И так о нас много шума…
За пять дней Екатеринослава — восемь больших митингов. Но я не устала. Выступала также на съезде. Почему-то мне при Павле трудно говорить. Точно я — не совсем я. А Павел после моего выступления на съезде не преминул сказать:
— Ты сегодня хуже говорила, чем всегда…
Много рассказывают о том, как Павел под огнем штурмовал мост. Но мне неприятно, что я здесь не столько Коллонтай, сколько жена Дыбенко. Павел уговаривает меня перейти на работу на Украину, Нет, не годится. Что будет тогда с А. Коллонтай? Я окажусь только при Дыбенко. Но вместе с тем я горжусь и радуюсь его успехам. Только бы он удержался на правильной линии. Спрашиваю адъютантов, пьет ли Павел. Они уверяют, что не пьет, но ведь друзьям верить нельзя.
Павел бесконечно рад моему приезду. Он прямо говорит:
— Если бы ты не приехала, а они бы меня не отпустили отсюда, я бы уехал в Москву, не спросившись. Я больше не могу жить без тебя…
Павел раньше меня уехал из Екатеринослава прямо на передовые позиции, и, когда мы прощались, у него были такие добрые и несчастные глаза. У меня защемило сердце. И все-таки это большое счастье — наша любовь и наши встречи".
Коллонтай в революции была важна не власть, а общественное внимание к собственной персоне. Она понимала, что на Украине она окажется в тени Дыбенко, потому и не очень стремилась там работать. В Москве и Петрограде у нее была куда большая популярность.
Вместо разрешенных двух дней Шура провела с Павлом пять. Тот все время пререкался с главой советского правительства Украины болгарином Христианом Раковским, а Коллонтай Раковского неожиданно поддержала. Тот в ответ предложил ей пост украинского наркома, но тогда она предложение не приняла. Но потом, вернувшись в Москву, решила его принять, чтобы быть поближе к любимому Павлу.
Дыбенко жил в квартире, брошенной каким-то состоятельным харьковчанином, бежавшим от большевиков. "Странно, — признавалась Александра в дневнике, — в этой покинутой буржуазией квартире я сразу почувствовала себя, как дома. Все для удобства: ванна с горячей водой, уютная постель, красиво сервированный стол. Прекрасные продукты. И это после московской пытки!" Однако Дыбенко давал серьезный повод для ревности, поскольку в квартире имелись еще две женщины, об отношениях которых с ее мужем Коллонтай не строила иллюзий: "Такие и раньше бывали при полках — она в курсе всех военных дел. Но в качестве кого она здесь находится?" Павел на этот вопрос не отвечал, только отмахивался, и это еще больше усиливало подозрения, переходящие в уверенность.
28 февраля 1919 года Коллонтай и Дыбенко общались по прямому проводу:
"Вчера говорила со Свердловым относительно моего перехода на Украину. Решено, что я еду туда, переговорив с Пятаковым, как целесообразнее использовать мои силы. Посылаю письмо Пятакову. Могу приехать после нашего партийного съезда. Если бы потребовалась экстренно моя работа, то смогу выехать и раньше, однако восьмого я должна быть в Москве на праздновании Дня работниц…
— Завтра переговорю с Пятаковым и Затонским, — ответил Дыбенко. — Передам ответ вечером. Если можешь, приходи к аппарату.
— Завтра буду в одиннадцать часов вечера у аппарата, — обещала Коллонтай. — С Яковом Михайловичем говорили относительно комиссариата труда. Прими это во внимание при разговоре с Пятаковым. Но предложение Якова Михайловича для меня неприемлемо. Я бы взяла работу только при предоставлении мне полной инициативы. Но не в качестве помощника. Вам виднее, что сейчас требуются люди с инициативой.
— Хорошо, до свидания, до завтра.
— Очень хорошо, что ты меня сегодня вызвал…"
3 марта Дыбенко продиктовал сводку, которую Коллонтай тотчас направила в газеты: "После упорного боя красные войска подошли к городу Херсону и обстреливают город из тяжелых орудий. Немцы (имеются в виду местные немцы-колонисты. — Б.С.) и греки панически бежали. Французы отказались принимать участие в бою. Англичане во время боя не замечены. Немецкий бронепоезд, шедший из Николаева в Херсон, сбит нашей артиллерией и свален с рельс. Вокзал и депо Херсона горят. Наши конные разведчики ворвались в город, бой завязался на улицах".
Александра отвечала: "Твои оперативные сводки регулярно передаю в наши газеты. Наши очень радуются таким свежим и утешительным новостям. Пресненский район вынес тебе благодарность за муку, а теперь Замоскворецкий район просит: не дашь ли ты муки детям?
Дыбенко:
— Могу послать. Колоссальные запасы хлеба имеются. Но вывоз его зависит теперь всецело от Центра. Нужны маршрутные поезда. Поговори с Владимиром Ильичем. Я только могу послать как подарок от Красной армии.