Коллонтай

— Я гарантирую, что, если Германия согласна вернуться к границам 1939 года, мир можно заключить в течение одной недели…

Агент абвера ошибался.

Двенадцатого ноября 1943 года нарком Молотов информировал американского посла Аверелла Гарримана и британского — Арчибальда Кларк-Керра: «Сотрудник советской миссии ответил Клаусу, что ни о каких переговорах или контактах советских представителей с немцами не может быть и речи».

Заявление наркома было ответом на недоумение, выраженное союзниками. 29 сентября американский посланник в Швеции поинтересовался у первого секретаря советской миссии, соответствуют ли действительности слухи о тайных контактах с немцами. Нарком подтвердил, что с Эдгаром Клаусом действительно состоялась беседа. По словам Молотова, «сотрудник советской миссии категорически отказался от ведения каких-либо переговоров и от дальнейших встреч».

Кто именно разговаривал с Клаусом?

Владимир Семенов считал, что это были разведчики. Сначала этим занимался Борис Рыбкин, потом сменивший его на посту резидента Василий Разин.

«Упоминавшаяся в ноте Молотова встреча с Клаусом одного из советских работников была проведена, если не ошибаюсь, Андреем Михайловичем Александровым, — писал Семенов. — Кляйст и Клаус были недовольны манерой Александрова, который обставлял разговор бесконечными ссылками на то, что он не уполномочен обсуждать такие вопросы, и уходил от определенных ответов».

Немецкий дипломат Фриц Гессе предлагал шведским политикам стать посредниками в переговорах нацистов с союзниками. Германия, говорил берлинский посланник, готова уйти со всех оккупированных территорий.

— И учтите, если война и разорение будут продолжаться, — пугал Фриц Гессе своих шведских собеседников, — немцы перейдут на сторону коммунизма. Разница между нацизмом и коммунизмом не столь велика. Гитлер готов объединиться со Сталиным.

О немецком предложении доложили британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю. Он не проявил к этому интереса. Но самое любопытное, что о тайных контактах с немцами узнали шведские журналисты. В одной из газет появилась статья «Нацистский зондаж о мире через Стокгольм? Англия и Соединенные Штаты отвергли предложения Риббентропа».

Иоахим фон Риббентроп рассказывал, как после высадки англо-американцев в Северной Африке в 1942 году напросился на прием к Гитлеру: «Я придерживаюсь взгляда, что фюреру необходимо совершенно решающим образом облегчить ведение нами войны, а потому прошу его немедленно предоставить мне полномочия для установления через советского посла в Стокгольме мадам Коллонтай контакта со Сталиным с целью заключить мир — причем, раз уж того не миновать, со сдачей большей части завоеванных на Востоке областей.

Едва я заговорил о сдаче захваченных восточных областей, как фюрер тут же отреагировал на это самым бурным образом. Лицо его налилось кровью, он вскочил, перебил меня и с неслыханной резкостью заявил, что желает разговаривать со мной исключительно об Африке, и ни о чем ином!»

Факт такого разговора подтвердил в своих воспоминаниях адъютант фюрера по авиации полковник Николаус фон Белов: «6 ноября 1942 года из Берлина поехали в Мюнхен… В Бамберге нас уже ожидал Риббентроп. Он хотел поговорить с фюрером. Министр высказался за то, чтобы через русское посольство в Стокгольме установить контакт со Сталиным и предложить далекоидущие уступки на Востоке. Гитлер на это не пошел. Он сказал: момент слабости для переговоров с врагом не годится».

«До сталинградской катастрофы мы еще имели несравнимо более благоприятную позицию для переговоров с Москвой, чем после того, — считал Риббентроп. — В тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением… Сталин — это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему всё свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит…

Пользуясь этим случаем, а также в более поздней памятной записке я снова предложил немедленно провести мирный зондаж в отношении Москвы. Участь этой памятной записки, которую я передал через посла Хевеля (Вальтер Хе ведь — представитель министерства иностранных дел при Ставке фюрера. — Л. М.), оказалась бесславной. Хевель сказал мне: фюрер и слышать не желает об этом, и отбросил ее прочь.

В дальнейшем я еще несколько раз заговаривал об этом с Гитлером. Он отвечал мне: сначала он должен добиться решающего военного успеха, а уж тогда посмотрим, что нам делать дальше… Но я всё же установил через своего связного Кляйста косвенный контакт с мадам Коллонтай в Стокгольме. Однако без его одобрения Гитлером я ничего решительного сделать не мог…»