Еси торопливо вскинула голову и зыркнула на размашистую крону древа раскинувшегося над ее головой. Достаточно взрослое дерево, с широким стволом и мощными ветвями нынче укрывала не только листва, но и зелено-желтые плоды. На одной из ветвей той яблони, подле самого ствола, обхватив его одной рукой, сидел, свесив вниз ноги мальчуган, обряженный в какую-то рвань, на вроде длинной, серой рубахи и шаровар, с обтрепанными краями дюже замызганную душегрейку, не имеющую застежек, да похоже, снятых с чужих ног канышей, не только разного размера, но и цвета, один черный, иной серый. Короткие волосы у мальца, соломенного цвета, лежали скомканными, слепленными от грязи и сальности прядями. Молочную кожу лица чумно покрывали бурые полосы грязи, а само оно смотрелось исхудавшим, осунувшимся. Отроку явно на вид было лет двенадцать-тринадцать, верно он не только давно не ел, но еще и прибаливал, оно как тягостно дышал ртом и утирал текущие из носа густые, желто-зеленые сопли.
– Ты кто? – удивленно вопросила девочка сидящего на ветке дерева мальчика, рубаха оного топорщилась на животе, живописуя запихнутые под нее яблоки.
– Я… Лихарь… Эт, значит, лихой, – отозвался отрок и взволнованно обозрел близлежащую местность, проверяя нет ли кого рядом.
Он неспешно отпустил ствол, за оный удерживался левой рукой, правой подпер яблоки, чтоб они не вывалились, и резко подавшись вперед, спрыгнул вниз. В мгновение ока оказавшись на земле в двух шагах от отроковицы. Мальчик торопливо испрямился, и, придержав заходившие под рубахой ходуном яблоки правой рукой, левой утер выскочившие из обеих ноздрей желтые сопли, насмешливо дыхнув:
– Щас как схвачу тебя за цепь, – и кивнул на толстую золотую цепочку опоясывающую шею Есиньки и держащую на груди желтый алмаз, дар Бога Огня. – И заберу ее у тебя, а после продам… И у меня будет много векшей. А на векши я куплю еду, одежду… и стану барином.
– Только тронь, – сердито отозвалась юница, и во взоре ее проявилось неприятие. – Я тебе как тресну по башке, будешь знать. Ишь ты заберет он… Вон лучше сопли утри. А то текут смотреть противно.
– А ты и не смотри, – желчно буркнул в ответ мальчик и порывчато сжал в кулак левую руку. – Коли противно не смотри… Треснет она меня… Барыня тоже мне тут выискалась… треснет. Да я как надаю оплеух тебе сейчас, сразу у самой сопли потекут.
– Не потекут… и не надаешь, – сердито протянула Еси.
Она явно начинала гневаться, потому как до сих пор никогда не слышала в отношении себя такой грубости и совсем не страшилась мальчика уверенная, что если не Туряк, то Дажба тотчас придет к ней на помощь. Отроковица вдруг вспомнила про лебединых дев несущих ее охрану, о людях, каковые приставлены беречь и чью заботу, любовь она все время на себе ощущает. Единым взором она обдала свои чистые, богатые вещи и перевела его на мальца приметив худорбу, усталость и ободранность того. Да немедля ощутила испытываемое им огорчение, несправедливым, однако назначенным тяжким уделом так, что прониклась к этому удрученному, голодному и сопливому отроку жалостью. Посему также скоро, как допрежь того сердилась, сменила гнев на милость и понизив голос, благодушно спросила:
– Ты зачем к нам в сад залез? Яблоки ведь еще зеленые, кислые.
– Ну и чё. – Мальчик, несомненно, почувствовал изменения тона Еси, и, хотя все еще ерепенился, но стал говорить менее раздраженно, – залез потому как жущерить охота. Я уже много дней иду, все припасы съел… и оголодал. А туто-ва гляжу крепость, дай думаю залезу, что сопру… Перелез через забор, начал яблоки рвать, а туто-ва куча наратников пришла и окружила сад. Ну, я и спрятался на дереве. А яблоки чё ж… яблоки и кислые можно жущерить, коль охота.
Отрок торопливо сунул руку за пазуху, вытащил оттуда яблоко, кажущееся своим переливающимися боками, будто деревянным. И торопливо вонзив в него зубы, с пронзительным хрустом откусил, похоже, разком треть яблока, принявшись спешно его жевать, давясь слюной, соплями и слезами, не мешкая выскочившими на глаз да также скоро сбежавшими по щекам к губам.
– Кислые… фу.., – отметил Лихарь, с трудом сглотнув пережеванное. – Ну, ничего… все ж еда.
– Это не еда, а кислятина, – произнесла, вздыхая, Есислава, поколь малец жевал яблоко, болезненно кривившая лицо от переживания за него. – А ты откуда пришел такой?
– Из жреческого дома сбежал, – ответил весьма ретиво мальчик, разглядывая надкушенное яблоко и примиряясь к новому месту на нем. – Не хочу там больше жить, надоело… Надоела эта учеба бесконечная, упражнения… Хочу воли, чтоб никто не заставлял, не поднимал спозаранку и не велел… Чтоб как ветер был, где захочу прилягу, где захочу присяду.