Коло Жизни. Бесперечь. Том 1

Будучи все время одна, она почасту приходила к берегу узкой речушки, и, падая на освобожденную от рогозы землю горько плакала… не ведая как помочь себе… и тому, кто внутри нее просил помощи. Есинька рыдала не открывая рта, захлебываясь слезами и рокотанием в груди, надрывно вздрагивала ее плоть… и болью отзывалась голова.

Порой в такие моменты… моменты единой боли, испытываемой плотью и лучицей, приходили видения, где пред взором девушки возникало восьмигранное деревянное строение, обшитое гладким тесом и завершающееся невысокой шатровой кровлей с округлой маковкой со сквозным, узким отверстие в самом центре, чрез которое виделись ночные дали небес. Юница смотрела в марность тех небес и слышала глухой да единожды раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец, и подпевающим им мягким свистковым наигрышем… Это Крушец… с каковым, что-то случилось во время лечения вакан, не дождавшись помощи от Богов, днесь просил ее у плоти. Изредка Еси наполнялась теплотой… благодатью от тех видений и точно рывками ощущала обок себя мановение рук с голубой кожей… трепетных перст и мягких поцелуев и тотчас слышала ломанный, слабый стон Крушеца взывающего к Отцу. Пытаясь провести обряд, о котором просил ее Крушец, Есислава замирала в определенной позе, лишь подчиняясь указаниям плывущим непосредственно в ее голове. Она усаживалась на землю, сгибала в коленях ноги так, что ступни слегка касались друг друга, сверху укладывая на них руки и сомкнув очи, отрешалась от жизни… Таким образом, отдаваясь во власть Крушеца… Крушеца который должен был связаться с Родителем и сообщить о происходящим с ним. Обаче, то ли щит установленный Асилом был так мощен, то ли все же с лучицей и впрямь происходило неладное, зов вроде расплывался по поверхности того невидимого навеса. Те неудачи высасывали силы не только из Крушеца, отчего он болезненно вскрикивая, надолго недвижно замирал, но и из самой плоти так, что девушка теряла сознание или лежала на брегу реки не имея возможности даже шевельнуть отекшими от боли конечностями. За эти, как подсчитала Есислава, четыре недели пребывания у манан она стала не только слышать Крушеца, но и ощущать, что внутри нее живет нечто… нечто более мощное… сильное и ноне охваченное жаром.

Глава сороковая

Однажды поутру, когда четвертая неделя, такая же томительно-болезненная подошла к концу, Есиславу разбудила Уокэнда. Вельми грубо, впрочем, как и всегда, толкнув ее в плечо… в то самое которое у юницы было выбито, и инолды… еще ныло.

– Алгома вставайте вас ждут наши вожди Викэса и Мэкья, – молвила недовольно шаманка, одевая себе на голову рогатый убор, символ власти.

Уокэнда не имела семьи… пока… Она, будучи шаманкой, обладала преимуществом средь иных женщин своего племени в выборе спутника жизни. Однако поколь, по неведомой причине, так и не обзавелась семьей, хотя казалась и не больно молодой.

– Не называй меня этим именем, – резко отозвалась девушка, медлительно поднимаясь с подстилки, что теперь лежала впритык к стенке вигвама. Есинька нарочно отодвинула ее туда, чтобы стать, как можно дальше от костра и неприятной для нее шаманки, почасту на нее пристально глазеющей во тьме ночи. – Я тебе уже говорила. Я Есислава и вашим традициям подчиняться не буду… Я тут временно… временно.

– Ничего не бывает временным, – сухо протянула Уокэнда, оправляя книзу рубаху, как, наконец, разобрала юница, величаемая мананами туникой. – Раз Великий Дух принес вас к моему вигваму. Раз ваканы вас излечили и даровали такое почетное имя, Алгома. Значит, все это свершилось по установленному замыслу божественной силы природы и самого Единственного Духа.

Есиславушка уже поднявшись, торопливо вышла из вигвама, куда вход почитай никогда не закрывался, ибо ее весьма раздражала речь шаманки. В ней было столько лишних, не имеющих смысла и значения слов, и посему сама молвь теряла не только ясность, но и разумность излагаемого.

Голубой небосвод, ноне уже голубой, чуть зримо озарился лучами восходящего солнца, а в долине как было часточко по утрам по пологим, низким взгорьям уже неспешно полз серо-дымчатый туман. Он, кажется, не проникал в глубины леса или подымающихся трав, а стелился ровной полстиной испарений по навершиям, как первых, так и вторых, изредка порывисто трепыхая своими плавными, зыбучими контурами. С восходом солнца степенно оседая все ниже и ниже, прижимаясь… впитываясь в саму оземь. Сие, как полагали мананы, Великий Дух даровал их краю небесное покрывало, оградившее от гибели, понеже куски погибшего спутника довольно-таки серьезно испещрив этот континент, никоим образом ни задели, ни попали, ни навредили, ни самой лощине, ни взгорьям окружающим ее.