Внезапно громко хрустнув и разорвав поверхность пола позадь застывшей девушки, из разошедшихся ступенчатых черных внутренностей вырвался и вовсе мощный корень. Он разком двинулся вверх и вперед, да пробив в районе крестца юницы кожу, врезался в его переднюю вогнутую поверхность. Корень рывком выпустил из себя тончайшую поросль волоконцев обвивших боковые артерии, ветви нервов и впившихся не только в кости, но и купно перемешавшись с нервами, мышцами, хрящами, суставами, связками составляющими позвоночный столб. На удивление кроме страха Есислава не чувствовала боли, хотя вместе с тем ощущала разрыв собственной кожи и слияние с ней чего-то иного, обаче, не чужеродного. От правящего в ней ужаса она, кажется, перестала дышать, когда почувствовала как тонкие отростки корня, полностью опутав позвоночник, и одеревянив все ее тело шевельнулись, где-то в глубинах плоти.
Еще может минута, и волоконца окутали сетчатой паутиной внутренние органы: легкие, печень, почки, селезенку, матку и, наконец, само сердце. Отчего вмале Есинька разобрала как громко и ритмично, точно ударяя в бубен, оно застучало внутри того сотканного кокона. В свой черед мерно и бесперебойно дышали легкие, свершая степенный вздох воздуха, поступающего через паутины, и протяжно-долгий выдох, выходящий чрез густоту тех нитей.
Теперь, похоже, запаниковал мозг Еси, аль может всего-навсе Крушец, желающий выплеснуть свой страх чрез плоть, еще поколь ей подчиняющуюся. Девушка торопливо раскрыла рот, однако тот же миг услышала властно-теплый голос. Это был даже не голос, а шорох, что порой наполняет лесные просторы своим появлением. В нем слышалось шебуршание сухой переворачиваемой листвы, покачивание ветвей, а может все же колыхание травы, той, которая наполняла елани Земли. Все это слитое во единое целое, а потому такое близкое, родное пропитало само помещение и отозвалось в юнице:
– Еси… Есинька… Есиславушка, – послышалось сразу со всех сторон. – Тише… тише… тише… Не надобно нервничать. Все хорошо, моя бесценность… моя драгость… моя любезность. Ноне так надо, чтобы при лечении Крушеца не пострадала ты. Чтобы все органы, вся твоя плоть осталась в прежнем, здоровом состоянии. Главное, чтобы ты сейчас оставалась спокойной, не кричала, не слушала Крушеца и не исполняла его желаний. Сейчас он слаб и правишь ты. Потому успокойся, сомкни рот и доверься мне, моя девочка… моя милая, дорогая девочка.
В том тихом, мерном дуновение девушка уловила голос Першего и единожды Асила, а потому тотчас сомкнула рот… Рот, который поколь подчинялся ей. И пару минут спустя не только иссякла паника в ее мозге, но и в самом Крушеце. Воззрившись в центр звезды, где сейчас соприкасаясь многогранно расчерчивая свинцовую макушку, кружили по коло молнии, порой, словно разрезая друг друга на части. Какое-то время округ Есиславы все было спокойно, несомненно, Родитель давал ей возможность умиротвориться. А засим из пола, прямо в нескольких шагах от нее, разорвав его гладь резко и на части так, что живописались пролегшие во всех направлениях крупные и малые трещины, стремительно вырвавшись, понесся к голове Есиславы ржаво-серый, ребристый корень, в обхвате не толще руки. Он дюже скоро достиг лица юницы и воткнулся в сомкнутые уста, махом надавив на зубы, вроде пригнув верхние из них к небу, а нижние к языку, миг спустя ворвавшись в глотку, окутав ажурными паутинками голосовые связки, трахею. Распавшись вже, по-видимому, во рту на отростки, он направил их движение через нос к ушам, и далее к черепной коробке, укутав своими, как почудилось девушке, клейкими волоконцами сам мозг, кости и очи, потому как нежданно и правый глаз стал видеть мутно, вроде сквозь струящуюся зябь.
– Еси… Есинька… Есиславушка, – теперь голос… шорох… дуновение прозвучал в самом мозгу. – Ничего не бойся. С тобой все будет благополучно. Я подле тебя… Я с тобой… Я в тебе, моя бесценная драгость.
И вновь ничего не происходило определенный промежуток времени. Наново правила в помещение тишина и точно бездвижье, а после из макушки звезды вырвалась ярко-серебристая молния, это Есислава узрела даже через мутное видение глаза. Напоминающая стрелу с острым наконечником, усеянная малыми просяными золотыми искорками, вельми плоская по форме, молния понеслась в сторону юницы. В доли мига она достигла ее головы, и, воткнувшись, точнее войдя, малость левее правого виска, чуток выше изгибающейся бровки срыву прошлась справа налево повдоль лба. И девушка услышала едва осязаемый скрип разрезанной кожи и хруст разошедшейся надвое кости. Наконечник молнии, дойдя почитай до левого виска, порывисто дернулась назад, и, выскочив из рассекаемой лобной кости, свалилась на пол, мгновенно превратившись в вязкую субстанцию, коя также скоро впиталась в сие гладкое полотно.