Небо, наконец, достиг своего кресла и медлительно на него воссел. Впрочем, так и не взглянул на старшего Атефской печище, не столько продолжая на него серчать, сколько чувствуя, что погорячился в своих высказываниях.
– А тебе Небо, скажу так, – дополнил свою речь Димург, более авторитарным тоном, вероятно, узрев легкое колыхание облачного кресла, вроде умиротворяющего сидящего на нем старшего Раса. – Порой случается и Божий недогляд. Потому я всегда вам говорил, обязательно приставьте к младшим сынам кого из созданий, чтобы могли докладывать вам о их действиях. Абы не случилось бедствия, такого, что произошел ноне. Согласен, Асилу надобно быть более внимательным к Кручу, ибо малецык, как я смотрю, вельми инертен. Наверно, был таким всегда, потому теперь мы все… все… не только Асил, я, но и ты, Небо, и Дивный будем за ним более настойчиво приглядывать, знать, что на него поколь нельзя ни в чем положиться. Судя по всему, Круч был таким ленивым, инертным в последних человеческих личностях и ту нерадивость впитал в себя. Днесь поколь ничего ему не говорим, а погодя… когда девочка умрет я с ним об случившемся потолкую. Здесь также нужно быть осторожным, чтобы ненароком малецыка не надломить. Посему о том, почему заболел Крушец, доколь знаем мы вчетвером, сынам не рассказываем. А после гибели плоти девочки, обстоятельно все обскажем, сначала я всем младшим. Потом вы остальным малецыкам.
– Отец, сколько Родитель отвел времени плоти девочки? – вопросил Дивный, только старший брат замолчал, спрашивая о том, что, конечно, же волновало ни его одного, а в целом всех Богов.
– Ничего о том не говорил, моя бесценность, – устало пояснил Перший, и слегка утопив голову в ослоне кресла, прикрыл очи, одначе, оставив на левом узкую щель, чтоб за всем наблюдать. – Он был так мной недоволен… Недоволен, что я с ним все время спорил, понеже не раз на меня гневался. Я поколь приставил к девочке беса, теперь посмотрю, как на него отреагирует Крушец. Малецык покуда очень слабый и вялый… Очень медленно восстанавливается, но Родитель считает, что его состояние не внушает опасения. По поводу девочки… Вмале бесицы-трясавицы поправят ей глаз, осмотрят состояние мозга и плода. Так, что в ближайшее время доложат мне о сроке ее жизни. Надеюсь, у нас есть в запасе хотя бы одна асти, на большее, как я понимаю, рассчитывать нельзя.
Гулко теперь вздохнул Небо и также как старший брат сомкнул очи, потому что таращившаяся на него изумрудными очами змея в навершие венца Димурга, раскрыв пасть, сердито оскалила свои белые загнутые клыки.
– Отец, – очень нежно продышал Дивный, и, подавшись вперед от ослона, стал много ближе к старшему брату. – Я могу увидеть Крушеца?
– Конечно, моя любезность, – дыхнул еле слышно Димург, словно засыпая от разговора и утомления, отчего на чуть-чуть перестала подсвечиваться его кожа, как-то мудрено и вдруг остановив блистание в золото-коричневом тоне.
Дивный теперь медлительно поднялся с кресла, и, подойдя к креслу-лежаку старшего брата, воссел подле его вытянутых ног. Он протянул в сторону лица Першего правую руку и ласково огладив перстами его изогнутые, слегка вздернутые вверх брови, поместившиеся на крупных надбровных дугах да явственно показавшиеся две тонковатые, горизонтальные морщинки на лбу своей теплотой, на малость стал и впрямь не старшим Богом, а отроком в обществе более значимых, могучих и заботливых сродников.
– Отец, скажи Родитель говорил о том, какую печищу выбрал наш Крушец? – поспрашал своим бархатистым баритоном Дивный, остановив перста на полных губах брата.
Старший печищи Димургов немедля открыл свои очи, с мягкостью взглянул на сидящего обок него младшего, и полюбовно облобызав его перста, все также низко отозвавшись:
– Нет, малецык… Родитель того мне не сказывал.
Бог поднял дотоль лежавшую на облокотнице руку и приобняв за шею брата, неторопко преклонив к себе, обнял, теперь прикоснувшись губами к вороху его густых темно-русых волос на голове. Дивный зримо трепетно прижался к груди старшего Димурга, положив на нее голову и недвижно замерши. Прошло совсем немного времени и Перший молвил, словно в саму макушку младшего брата, обращаясь к старшему Расу:
– Ну, а теперь ты мой драгоценный Небо… Сказывай, что в мое отсутствие чудили тут сыны, и почему оба оказались с нашим прибытием у тебя на хуруле?
Глава двадцать вторая
Еси повязала на лодыжках ремешки сандалий и поднялась с ложа, решив изучить эту удивительную пирамидальную комнату.
– Быть может не стоит поколь вставать, – туго молвил сызнова присевший в кресло Стынь неотрывно наблюдающий за девушкой. – Перший не велел поколь тебе подниматься. И посему непременно на меня рассердится. Вероятно и не только за то, что поднялась, – последнее предложение он не озвучил, а лишь едва дыхнул в след юнице.