– Хорошо, Огнеястра, я все понял… Не будем, раз вы советуете, беспокоить нашего бесценного малецыка, ему итак достаточно много пришлось пережить, – протяжно молвил Перший и благодушно улыбнулся бесице-трясавице. – Благодарю вас за работу, – он с той же теплотой посмотрел на Трясцу-не-всипуху, тот же миг испрямившую стан и резко вскинувшую взор на Бога. – И последнее, каков крайний срок возвращения девочки на Землю, чтобы не допустить слабоумия ребенка?
– Восемь-шесть оборотов Земли, – пояснила Огнеястра, но узрев негодование в крутнувшихся на скулах желваках старшего Димурга, тотчас замолчала и по ее сероватой коже зримо заструились тончайшие, синие паутинки, расчертившие саму поверхность во всех направлениях.
– Идите, – устало дополнил Перший.
Бесицы-трясавицы, не мешкая, поклонились Богу, и торопко развернувшись, скорым шагом двинулись к зеркальной стене залы, абы тукнувшись в нее головами, мгновенно туда провалится.
– Стынь, малецык, – обратился Перший к притихшему подле кресла Небо сыну. – В том, что произошло с Крушецом, мой милый, нет твоей вины… Поверь мне и успокойся. – Старший Димург внимательно вгляделся в лицо сына, вероятно, прощупав думы, и, похоже, мысленно огладил волосы, ибо черные кудельки на его голове легохонько заколыхались. – Произошедшее заболевание никак не связано с выпущенной севергой в Дари, так как Крушец совершенно не привязан к человеческому. Он несколько иной, и, что близко тебе, его не волнует. Чем вызвано его заболевание я скажу тебе несколько позже…
– Когда? – ретиво поспрашал Стынь и убрав с грядушки облокотницы обе руки, положил правую длань на плечо Небо, явственно желая, чтобы его успокоили.
Старший Рас слегка развернул голову и облобызал каждый перст руки младшего Димурга, после принявшись гладить тыльную сторону его пясти.
– Позже, – авторитарно отметил Перший, полюбовно обозревая сына и брата. Он малозаметно качнул головой на стены залы, где после ухода бесиц-трясавиц все еще поигрывала в поверхности рябь, и добавил, – а теперь отправляйся к Опечу. Малецык хотел показать и подарить тебе свое создание, оное давеча сотворил… Думаю, оно тебе понадобится и понравится, або весьма тронуло меня. К девочке поколь не ходи, она спит. А мне надо обсудить с братом не касаемо тебя.
Стынь гулко вздохнул, склонился к голове Небо и трепетно поцеловал его в плотные кучеряшки золотых волос, тем самым поблагодарив за поддержку. Он убрал с плеча Раса руку и направился к зяби зеркальной стены, войдя в нее медленно, точно все еще ожидая, что его остановят, оставив после ухода и вовсе разошедшиеся по всей глади витиевато-кружащиеся круги. Перший проследил взглядом за уходом сына, и все еще не отводя взора от стены, закрыл очи. Его вздернутые кверху черные брови, купно сдвинувшись, нежданно образовали тонкую нить морщинки. Едва зримо он качнул головой, и, открыв глаза, днесь воззрившись на сидящего напротив брата, молвил:
– Прости, милый, но придется подождать. Отправился не к Опечу, а на пагоду… Ох, этот Стынь… Ноне с ним решу и мы потолкуем с тобой. – Небо медленно кивнул и также замер.
Прошло не более четверти минуты, как в зале блеснула серебристая искра она вдарилась о черную гладь пола и обернулась Мериком. Черт поднялся с пола на задние лапы, и, повесив повдоль тела, вернее повдоль груди руки застыл. Нынче Мерик был обут в короткие, синие сапожки с загнутыми кверху носами, украшенные по подошве крупными фиолетовыми топазами, стан его огибал широкий сыромятный пояс с застежкой в виде двух сомкнутых кругов, усыпанных мельчайшим изумрудом и бирюзой, а на шее висела толстая, золотая цепь с большим белым алмазом в виде ока в середине. Большое ухо поместившееся на макушке головы, кончик которого порос тончайшими, розовыми волосками ноне украшали девять густо красных рубина. На длинном, тонком, кожистом хвосте, увенчанном кисточкой, поместилась золотая нить с желтым янтарем на самом конце. На каждом из шести пальцев находились золотые, платиновые перстни с аквамаринами, рубинами, изумрудами. Но самым изумительным по красоте и обилию самоцветных каменьев казался висящий на поясе в золотых ножнах кинжал, хотя коли говорить в отношении к росту Мерика меч. Это был не тот кинжал, оный принадлежал Стыню, и подаренный ему Воителем, это было иное оружие. Ибо ножны, как, похоже, и сам клинок оружия, имел глубокую изогнутость в середине, его, также искривленная, рукоять была покрыта платиной, а массивную головку заменял крупный сине-марный сапфир.
Лишь пред Першим возник Мерик, тот торопко прикрыл очи большим и указательным перстом левой руки и вельми тихо спросил:
– Что это? У кого украл?
– Ни у кого, Господь Перший, – бодро, своим приятным на слух баритоном откликнулся Мерик, и с тем зараз обхватив рукоять меча, резко сместил его вместе с поясом на спину, таким образом, укрыв оружие от взора Зиждителя.