Коло Жизни. Середина. Том 1

Голос юноши теперь уже пронзительно рвался, наполняясь визгом, иль вспять понижая тональность, низко хрипел, а вместе с тем движением трепетали лица обоих Богов братьев, не в силах сносить оскорбления в отношении лучицы. Впрочем не ведая, абы еще более не вызвать негодования Родителя, какими словами можно успокоить и приободрить обоих.

— Своим, — Яробор Живко сызнова сказал сорвано. — Мироощущением… Отношением к самой жизни и к бытию как таковому. А теперь! теперь я понял! Я верно ущербное создание… не человек… не Бог… а так нечто неопределенное, потому вы, меня, стыдясь отправили к людям.

— Ох, нет! Нет! — болезненно выдохнул Седми, и, поднявшись с кресла, в доли секунд покрыл дотоль разделяющее их расстояние и прямо-таки рухнул пред мальчиком на присядки. — Нет! Не сказывай так про себя! Ты самое дорогое, что есть для нас Зиждителей на Земле… в Млечном Пути и во всем Всевышнем. — Рас протянул к юноше руки, и бережно ухватив его подмышки потянув к себе, прижал к груди, нежно прильнув к макушке. — Бесценный, любезный, дорогой нам всем мальчик… Нет тех слов, чтобы выразить наши чувства к тебе. Не передать нашу тоску по тебе. И все, что мы ощущаем, испытываем к самому милому нашему мальчику… Уникальному, неповторимому малецыку, самому прекрасному творению нашего Отца.

Седми медленно поднялся с присядок, и будто страшась, что Яробор Живко вырвется из его объятий и убежит к Вежды, плотнее прижал сие вздрагивающее, маленькое тело к своей могутной груди. Жаркие слезы вырвались из очей юноши и окатили материю желтого сакхи Бога, особой влажностью смочив левое плечо, и то место, в которое уткнулся его лоб.

— Почему же? почему тогда… коли я такой… такой вам дорогой, — Ярушка уже не просто говорил, он скомкано мешал слова и плач, выплескивающиеся слезы и капельки крови, что внезапно потекли из носа, дотоль, кажется, переполнив болью всю голову. — Вы от меня таились, не сказывали, что есть… И приносили меня к себе, когда находился в обмороке, точно не желали, чтоб я вас видел… знал. Однако в другой моей жизни… в той… другой было все по-иному. Я видел это во сне. И видел Першего, он был так добр и говорил с той девочкой, оную величал Еси… Он говорил с ней, со мной и казался таким нежным, ласковым. Он успокаивал меня и даже поведал о бесе.

— Ну же… ну… не надобно так тревожиться моя драгость, — мягко протянул Седми, и, принявшись прохаживаться по залу, стал укачивать юношу, той любовью, теплом стараясь снять с него всякое напряжение. — Не нужно только плакать.

— Ничего не объясняешь… ничего, — сумбурно произнес Яробор и рывком утер влажно-кровавое лицо о материю сакхи Бога, единожды смахивая с него стылость, боль и вразы обсушив его. — Ты только успокаиваешь, я же хочу ответа.

— У нас поколь нет ответов, наш дорогой, — отметил Вежды, не скрывая своей сокрушенности и тяжело опершись об облокотницы кресла руками, поднялся с него.

А мальчик нежданно судорожно сотрясся в руках Седми, голова его рывком дернулась назад, словно жаждая оторваться от шеи, глаза сомкнулись, а рот широко раскрывшись, выплеснул из себя раскатистый хрип. Яркое, насыщенное, смаглое сияние окутало голову Яробора Живко, частью переместившись на руку, лицо и материю сакхи Раса, спина его резко прогнулась в районе позвонка, губы мгновенно свела корча, и чуть слышно, дюже глухо он продышал:

— Вежды… Вежды скажи Родителю… Скажи, хочу увидеть Отца… Отца… Не могу без него… Не могу… Не хочу…

Последнее слово широко раззявленный рот мальчика почти выкрикнул, отчего мгновенно закачались оба Зиждителя, по-видимому, будучи в волнении Крушец не сумел али не захотел сдержаться. Посему и плоть Яробора Живко, вторя покачиванию Седми, лихорадочно содрогнулась, и тотчас поблекло золотое сияние на кожи братьев Богов, и единожды померкла голова мальчика. Тело его также стремительно ослабло, корча сошла с губ и позвонка и он, прерывисто задышав, отворил очи, уставившись в раскинувшийся над ним свод залы, где кружили по спирали сизо-серые заверти.

— Если Крушец повысит зов или у него начнутся видения я их не выдержу без Небо, — мысленно молвил Вежды не открывая рта, степенно переставая раскачиваться и обретая собственное естество. — Его надо усыпить или отвлечь.

— Чем? — вслух отозвался Седми, придерживая голову юноши и пристраивая его щеку на свое плечо.

— Хоть чем, — все также слышимо токмо для младшего брата сызнова начавшего прохаживаться, молвил Димург и направился к нему. — Крушец чересчур близко и слишком связан со мной… Несомненно, его видения станут многократнее, мощнее и для меня это может закончиться отключение, которое я не смогу контролировать. Дай мне мальчика, я постараюсь их обоих успокоить… И будет мне бояться гнева Родителя, все равно теперь после того, что Он вызнал про нас через Кукера, мне не избежать созвездия Медунки и Острожка… Впрочем, мне не впервой там сносить Его негодование, тем паче я и впрямь ощущаю свою вину и пред Ним, и пред тобой, и пред мальчиком Кукером.