Коло Жизни. Середина. Том 1

Яробор надрывно вздрогнул так, словно почувствовал на себе чей-то далекий взор, наполненный такой теплотой и любовью, что счастливо улыбнувшись, воззрился на озаряемый алыми отсветами пламени клочок земли, прикрытый сверху кажущимися в ночи темно-синими мхами, присыпанными россыпью сухих хвойных иголок, и глубоко втянул в себя сладковатый аромат вскопанной земли, травы и цветов. Так пахнуть могла лишь она Матушка Землица, Мати Земля, представляющаяся в верованиях лесиков живым человекоподобным существом. Где каменные горные гряды, скалы, утесы были ее костьми, скелетом; сама почва плотью, травы, кустарники, деревья кудреватыми волосьями; корни растений жилами и мышцами, а воды сочившейся в ней кровью.

Мальчик еще миг глазел на мох, будто мерцающий в ночи, прислушиваясь к стрекоту сверчка, что хоронился в хворосте, вторя раскатистому уханью оставшейся без права покинуть божественный щит совы, изредка подающей о себе весть сродникам. Да погодя чуть слышно прошептал, вроде обращая свой вопрос к ней Мати Земле:

— Почему мне так тяжело на душе? Что со мной происходит? И когда прекратится эта тоска?

Отрок слышимо хмыкнул носом, только теперь почувствовав, как плотная корка вытекшей из ноздрей крови застыв на губах и в подносовой выемке, треснув, рассеклась на множество частей. Зацвиркал проникновенно сверчок, теперь возле правого уха мальца приткнутого к оземи и огнистый лепесток пламени вырвавшись с под черных углей, таких же насыщенных цветом, как и сам небосвод, указали Яроборке поддержать затухающее полымя.

— Не спать! — бойко сказал он сам себе, так как почасту разговаривал сам с собой, оставаясь наедине и предпочитая одиночество также сильно как ночь и Богов… Богов… Вернее не Богов, а Бога Першего, к которому не желал, не мог приписать чего-либо дурного, считая это всего-навсе человеческим наветом.

Отрок незамедлительно поднялся с земли, и, оглянувшись, обозрел полутемные деревья, вставшие округ его махой прогалинки, словно взявшие ее в полон и улыбнулся. Он почасту то улыбался, то грустил независимо оттого, где и с кем находился, тем самым каждый раз высказывая свою несхожесть с данным окружением. Так как на вопрос чему улыбается, аль о чем плачет лишь суетливо пожимал плечами. Одначе сейчас не приметив позадь себя никакой опасности, не уловив какого-либо шума (увы! несмотря на старания старших, не проникающий сквозь установленный Вежды щит) протянув руки к хворосту принялся вытягивать оттуда особо крупные сучковатые ветви и подкидывать в затухающее пламя костра, ведая, что до утра еще долго. Стараясь этими резкими движениями себя пробудить и не дать уснуть, а значит провалить испытание.

Рдяное пламя перекинувшись остроносыми лохмотками, вскоре объяло, подкинутый в собственное жерло, сушняк и громко зарокотав, затрещав принялось неспешно пожирать, выбрасывая в мерцающие небеса снопы расходящихся в разные стороны искр, один-в-один, как допрежь того разлетающихся с маковки космических судов. Едва заметная голубоватая крупиночка света, точно выброшенная от просквозившей над костром малой печужки, задевшей и сбившей движение искр, упала вглубь костра. Внезапно вызвав густой бело-серый дым, вышедший плотным маревом и незамедлительно окутавшим не только сидящего подле отрока, но и сверчка, и продолжающую ухать сову.

Еще миг и тело Яробора зримо дрогнуло, глаза сомкнулись и он медленно прилег на землицу, да крепко уснул, пред тем легохонько шевельнув устами и прошептав: «Спать нельзя…»