Колодец

Разговор их был вовсе не интеллектуальный, отнюдь нет, они просто по-детски радовались тому, что они вместе, радовались всему вокруг. Сизый асфальт бегучей лентой стлался под колеса, они мчались навстречу низкому, уже краснеющему, ослепительно яркому диску солнца; сквозь опущенные ресницы свет казался золотым и омывал все своими чистыми водами. Мотор гудел ровно и сонно, и только шорох иногда примешивался к этому монотонному звуку, когда «Победа» обгоняла другую машину. За боковыми стеклами мелькали желтые стволы берез, желтые стены домов, желтые заборы, желтые ольхи, а там, куда они ехали, все заполняло собой сияющее солнце, огромное, как на Зайгином рисунке.

— Прямо как в песенке Ирмы Сохадзе, — сказал Рудольф.

— Не понимаю.

— «Оранжевое небо, оранжевое море, оранжевая зелень, оранжевый верблюд…» — вдруг пропел он баритоном. — Хотя это и не верблюд, а обыкновенная корова. — Они свернули с шоссе и ехали мимо какой-то усадьбы. — Вот я — настоящий верблюд. Ведь вы наверняка голодны. Значит, я мог пригласить вас в кафе, но, как лопоухий верблюд, упустил эту возможность,

— У меня есть хлеб, — предложила Лаура.

Рудольф бросил на нее короткий взгляд, и она, думая, что он не расслышал или не понял, повторила:

— Хлеб. Хотите? Я купила, когда шла на автобус. Удивительно свежий, а тогда был даже теплый.

И она вынула из сумки белый батон.

— Вы так расхваливаете, что отказаться выше моих сил, — затормозив возле луга, ответил Рудольф.

Когда мотор заглох, их обняли мягкие вечерние звуки. Вдали многоголосо мычало стадо, тихо журчал ручей, текущий, наверно, из елового бора, дугой обрамлявшего луг, и пометивший ольхами свое русло. Ранней весной тут, должно быть, цвела калужница, позднее таволга, а сейчас из зеленой отавы серыми костями торчали вешала. Только по краю неровно обкошенной канавы тянулись малокровные стебли фацелий и курчавились седые головки красного клевера. Поднятая машиной пыль медленно, белым дымом плыла при безветрии. После шума на шоссе здесь казалось совсем тихо и уединенно.

— Пожалуйста, — сказала Лаура, подавая батон Рудольфу.

— Я типичный горожанин, и ножа у меня, разумеется, нет.

— Ломайте.

Он отломил горбушку, их руки соприкоснулись, и обоих пронзило внезапное ощущение близости. Аромат от разломанного батона шел сладкий, как фимиам. Рудольф ждал, чтобы первой начала есть Лаура, и опять, как вчера, их охватило смущение. Лаура откусила кусочек, но у хлеба был только запах, у него не было вкуса.

Вдали по-прежнему трубили в рога коровы. Солнце уже цеплялось за частокол леса, в пылающий диск вонзались черные зубы елей, и вскоре над бором сиял лишь венец слепящих лучей.

Им одновременно пришло в голову, что уезжать отсюда жалко.

— Вам пить не хочется? — спросила Лаура, слушая призывное журчание ручья.

— У меня должна быть в багажнике кружка.

— Не надо, не ищите. Вкуснее всего так, из ладони.

Они вышли из машины и сразу попали в гигантский аквариум, полный чистой алой воды и элодей. В вышине над ними сверкала серебряная звездочка. Самолет летел так высоко, что звук не достигал земли, до которой самолету, казалось, не было никакого дела, и малая ярко-серая точка неслышно плыла во вселенной. Лаура спустилась по насыпи, сняла на траве туфли и ступила в ручей. Вода была родниковая, студеная и удивительно прозрачная, сквозь нее виднелись цветные блестящие, точно маслом смазанные, камешки и крупный гравий. Она вымыла руки, провела холодными мокрыми ладонями по лицу, зачерпнула в пригоршню воды и, выпрямившись, оглянулась. Рудольф стоял наверху у дороги, его одинокая фигура темнела на фоне перламутрового неба.

— Идите сюда! — пригласила Лаура, и вода, сочась у нее между пальцев, крупными каплями падала в ручей.

Рудольф не ответил, он стоял молча и смотрел на Лауру. Нагнувшись, она стала пить, потом зачерпнула еще. В низине стлалась легкая дымка, нетерпеливо ждущая наступления темноты. Лаура больше не чувствовала жажды, но она пила, стараясь продлить это мгновенье, которое вместе с водой вытекало из ее горсти. Потом взяла туфли и поднялась наверх медленно, точно смирившись с тем, что оно кончилось. Рудольф подал ей руку, потом обнял за плечи, и Лаура к нему прижалась. Сверкающая точка в небе неслышно плыла уже над горизонтом, понизу белесо стлалась дымка, вода в ручье журчала, текла, бежала, как время, они были только вдвоем, две серых рыбы в аквариуме, заполненном алой водой и элодеями — черными елями. Но вдруг глубокую тишину взорвал нарастающий гул. Сюда гнали стадо, коровы двигались плотно, бок к боку, грузно топая и занимая всю ширину дороги, — не бурые — густо-черные в белом облаке пыли.

Лаура вздрогнула.

— Поедемте! — удрученно сказала она.

Они сели в машину, которая сразу набрала ход, и на повороте стадо скрылось из виду. Тем не менее Лауре все казалось, что сквозь шум мотора слышен ровный, несмолкающий гул, топот множества ног — будто за ними была погоня. Она невольно обернулась, ожидая увидеть черные морды с круглыми раздувающимися ноздрями, но ничего не смогла разглядеть, позади клубилась пыль.