Он подошел к установке с чистой, температуры тела водой и налил в мерный стаканчик воды. Пультом приподнял кровать и осторожно напоил девушку. Выбросив пустой стаканчик, он присел возле девушки на белый вращающийся стул. Глаза ее были открыты, и тонкие струйки слез катились по щекам на подушку. Саматов строго сказал:
– Лучше не плакать. Вы напрягаете мышцы, а это недопустимо.
Девушка не обратила никакого внимания на его слова. Она что-то тихо шептала и пыталась поднять руку, чтобы вытереть слезы, которые никак не хотели утихать. Саматов открыл тумбочку и достал тампоны, заранее приготовленные санитарами на разные врачебные нужды. Он осторожно промокнул слезы и вложил чистый тампон в руку девушки.
– Если понадобится, будешь вытирать.
– Не могу поднять руку.
– Это нормально после операции. Я помогу.
Саматов с сочувствием посмотрел на нее и спросил:
– Тебя как зовут?
– Анна,
У Саматова что-то кольнуло в области сердца. Он сделал самое немыслимое в его жизни предположение:
– Федорова?
– Да.
Теперь уже доктору впору было просить обезболивающее. Лоб его покрылся холодной испариной. Этот манекен оказался дочерью его хозяина. Но почему тогда она проходит здесь как Ирина Шнайдер? Почему привезли по скорой? Почему ее отца здесь нет? И что будет, если он узнает, что сделали с его дочерью?
При этой мысли у Саматова перехватило дыхание. Он лишь мельком слышал перешептывания младшего персонала про ужасы системы, которая перемалывает неугодных или неудавшихся служащих. И на какие запчасти разберут его после такой операции на дочери самого Федорова, он даже подумать боялся. Первым движением он рванулся было к телефону, но* поразмыслив, не стал вызывать ни лечащего врача, ни санитаров. Он попрощался с девушкой и вышел.
49
Длинный больничный коридор казался ему бесконечным. Он шел медленно, в голове его гулко отдавался каждый шаг. Лечащий тоже ничего не знает. Персонал, по всей видимости, тоже не в курсе. Для всех она – немецкая стюардесса, попала к ним по скорой. Документы в порядке.
А где же тогда настоящая Ирина Шнайдер? Или ее просто нет в природе? Он шел, как после наркоза, когда настоящий мир еще сливается с параллельным, в котором ты не по своей воле оказался. В ординаторской было пусто. Он набрал номер Сафина:
– Илья, ты у себя? Я сейчас зайду.
В кабинете у Сафина было холодно. Настежь распахнутое окно выстудило небольшую комнату. Сафин сидел за столом, укутавшись в больничный плед с номерной биркой.
– Что-то меня знобит.
Саматов показал глазами на окно:
– Ты окно закрой.
– Зачем?
– У тебя здесь как в морге.
– Привыкай. Скоро господин Федоров оформит в этот самый морг и меня, и тебя.
– Ты знал, что она его дочь?
– Конечно.
– И отправил меня на резню, а ее на мясорубку?
– Конечно.
Голос Сафина был спокоен, словно он уже давно все решил и теперь только подводит окончательный баланс своей жизни. Внезапно в голове у Саматова начала складываться цепь событий. История шестилетней давности. Яковлева Надежда Павловна, та самая, которая сейчас лечащий врач Ирины Шнайдер, была обижена тем, что Сафин предпочел ей молоденькую санитарку. И внесла в список на тренировочные операции мать Сафина. Тогда готовили хирурга для богатой американки пятидесяти лет, у нее с матерью молодого, подающего надежды доктора был большой процент совпадений по показаниям на операцию. Списки, как обычно, попали на утверждение к Федорову, который подписал, не зная, что у матери и сына разные фамилии. Саматов вспомнил, что в тот день доктор, который должен был оперировать, поранил себе руку и на операции поставили его. Он сделал тогда все технично, и по результатам именно его отправили тогда на операцию в Америку Значит, это он резал мать Сафина. И Сафин ответил тем, что подложил ему на стол под видом немецкой стюардессы дочь Федорова… Вот почему ее карта была как бы собрана из разных историй, какая-то нескладная. Потому что до операции Сафин боялся показывать ее реальные анализы, боялся, что Саматов помнит наизусть все данные на Анну Федорову. Если бы совпадение было таким явным, он бы забил тревогу и полетело бы тогда много голов. А так он сам положил свою голову на эту плаху.
– Мстишь?
– Нет. Уже отомстил. Теперь мы на равных. Будешь звонить Федорову?
Саматов покачал головой.
– Не буду. А почему она по документам Шнайдер?
– Ее немцы вывезли из Тибета и сдали нам. Они же не знали, что это заведение Федорова. Он его совсем недавно купил. Думали, что отлежится немного, окрепнет и вернется блудная дочь к своему папочке. Теперь уже не вернется, я думаю?
Николай Саматов покачал головой.
– Сам знаешь, что не вернется. Расходники здесь у вас дешевые. На таких она долго не протянет. Могли бы и получше материал ставить на клапана. Все-таки люди вам жизни свои отдают.
– Ты это коммерческому отделу скажи. Или бухгалтерии. Они счета подписывают, словно лимон едят. Руководство знает, что на этих людях тренируются хирурги, так зачем им ставить дорогие клапана? Чтобы потом в могилу закапывать десятки тысяч долларов?
Саматов метался, как крыса в тонущей лодке.