Колодец (сборник)

– Больно надо мне это, я здесь от управляющего ховаюсь, а вы сами мимо меня прошли и голышом купаться стали. Мне дядя Митя приказал: «Иди, говорит, лицо сажей измажь, чтоб никто не узнал, да на бережку в кустиках спрячься».

– Вроде Лукич не особо злой, чего от него прятаться. Иди сюда.

– Ты драться не будешь? А то не выйду. Только у нас сейчас не Лукич – новый какой-то.

– Это какой дядя Митя? Он еще на левую ногу прихрамывает?

– Да.

– Ну иди домой и ничего не бойся, будет время зайду.

– А как вас величать?

– Скажи просто… Алёша приехал.

Когда с Митяем случилась беда, он неудачно упал с лошади, повредив ногу, Алеша еле упросил отца отвезти друга в больницу.

У ворот его остановил привратник:

– Вы куда? Барина дома нет.

– Как куда? Домой.

– Подожди, господин хороший, я должен управляющему доложить.

«Алексей Нилыч! Прибыли, значит. Хотя помещик и приказал гнать его взашей, но неизвестно, как ещё дело повернётся, лучше с ним не ссориться», – подумал приказчик.

– Я год из дома писем не получал. Что здесь произошло?

– Ну благодарите братца, за подарок, что вам сделал. Вместо того чтобы отца слушать, который уже на смертном одре лежал, он в пьянство вдарился, а не успел похоронить его, как в пьяном виде за карты сел играть. Ну и спустил все наследство, а затем бунт подговорил устроить Лукича. Ему и показали, как бунтовать. Сам-то он застрелился, а управляющего до смерти засекли. Я против вас ничего не имею, но барин приказал: «Из дома все вытащить и сжечь, чтоб ничто не напоминало о вашем роде». Вам человечка дать? Показать, где похоронили.

– Спасибо, я найду, но если возможно, баул оставлю, до вечера.

* * *

Ничего не изменилось: та же покосившаяся, вросшая в землю изба Митяя, с кое-где новой дранкой на крыше, и ее хозяин, что-то мастеривший во дворе.

– Алёша, тебя и не узнать, если бы Алёнка не сказала, что ты приехал, не узнал бы, видишь, какая беда у нас случилась.

– Да, новый управляющий красочно описал, а ты, я вижу, женился.

– Лукич сосватал. Я-то увечный, сам знаешь, так он расстарался. Твой брат наблудил, а управляющий её ко мне привёл: «На, – говорит, – хозяйкой у тебя будет». У нас как раз корова пала, чего-то наелась, а может, сам же её и отравил, одному богу ведомо. Так он обещал помочь, а у брата мал-мала меньше, куда деваться. Ничего, она баба справная, да ещё свой родился, так что мы теперь, вроде как сродственники. Ты-то как?

– Последний год тяжело пришлось, из дома ни писем, ни денег. А так за границей жить можно, только очень уж они деньги любят. Ну об этом после. Слушай, у тебя есть что поесть, а то в животе бурчит.

– Если не побрезгаешь с холопом пустые щи хлебать, то прошу. Только не знаю, как теперь вас величать, Алексей Нилоч.

– Мы же сродственники, – чуть улыбнувшись, подсказал он. – Как и прежде – Алёшка.

– А ты чего в родном доме не попросил переночевать, и покормили бы, наверное.

– Да боялся, что ночью дурные сны сниться будут. А по правде: не очень новый управляющий с его лисьими глазками вызывает доверие, ночью придумает, как своему хозяину угодить, чтоб у того хлопот поменьше было. А Алёнка чего у тебя крутится. Чья она?

– Слушай, ты ж устал с дороги, иди подремли хоть немного, а мне с Алёнкой потолковать надо. Я как знал, что ты приедешь, свежего сена на сеновал наметал.

* * *

В тот год, что Лукич меня оженил, рыбаки поймали лодку, а в ней девчушка махонькая, как только не утопла – полная лодка воды. О найдёныше сообщили управляющему.

– Ну и что, что одета не как наша и говор отличен. Неизвестного она роду племени, нечего начальство тревожить. Пущай пока заместо Алёнки будет, что весной отмаялась. Подрастёт, там видно будет, ещё одна раба барину не помешает. В барский дом её брать не след, пущай, Митрич, у тебя поживёт, ртов у тебя мало, будет жене твоей помощница.

– Сначала она плакала, маму звала, – говорила, меня не так зовут, а потом привыкла. Подросла, помощницей в доме стала, а тут Лукич заявляется, увидел её и говорит: «Смотрю, чем старше, все краше становится, не нашего она роду племени. Ты береги её, барину может вскорости понадобиться». Тот управляющий был зверь, а этот ещё хуже: не позавидуешь любому лиходею ему в руки попасть, а тут девчушка – невинная душа. Молю богом тебя: ведь не одна, благодарная ласкам помещика, упокоилась на дне реки. Христом богом прошу, возьми её с собой. Здесь барин погубит девку, будет перед ней изголяться. Возьми, прошу тебя. Хочешь – на колени встану. Ты не думай, что мне привычно перед барыми лебезить и на коленях елозить. Душа болит на неё глядя, если что, то в сиротский дом или приют определи. Слышал, он в городе есть.

– Ты что смеёшься? Я к тебе за куском хлеба пришёл, как нищий, и дома у меня нет, а ты хомут хочешь мне на шею надеть. Друг называется… Что я с ней делать буду?… А если и увезу – ведь накажут тебя.

– На дыбе не вздёрнут, народ роптать начнёт, она же не крепостная – все знают, а выпорют, так не привыкать, поболит и бросит.

– Хорошо… Только, если она сама захочет.

* * *