Колодец старого волхва

Епископ не оставил без внимания вчерашний случай на забороле, когда его священника чуть не сбросили со стены заодно с какой-то холопкой-печенежкой. Незачем говорить обличительных речей в гриднице тысяцкого и искать смутьянов — все равно никого не найдешь. Умный епископ понимал, что черной чади нужен виноватый в ее беде, нужен враг, с которого можно спросить за все. Он не мог допустить, чтобы этим врагом посчитали Христа, им должен стать противник Бога Живого.

Народ слушал епископа, смущенный горячей речью, устрашенный грозными предупреждениями. Епископ видел, что слова его не рассеиваются даром, но и не убеждают полностью.

— Много чудес посылал Господь для убеждения неверных! — снова заговорил он. — По молитве пророка Илии бросил Он огонь на жертву и загорелась она. А отроков трех в Вавилоне — Ананию, Азария и Мисаила — сохранил Господь невредимыми в печи огненной, так что ни волос единый не обгорел у них и дымом не веяло от одежд их. Помолю же и я Бога. Скорый в заступлении и крепкий в помощи! Благословив, в свершении доброго дела рабов Твоих укрепи! Прославь имя Твое, отвори очи наши на свет царствия Твоего! Книга сия, — епископ с усилием поднял обеими руками пергаментное Евангелие в серебряном чеканном окладе, — книга сия покажет вам силу Бога. Подите, сделайте на дворе огонь.

Белгородцы с удивлением слушали его; переглядываясь, несколько человек отправились выполнять приказание. Вскоре на площади перед церковью запылал костер, сложенный из обрубков разобранного амбара. Дров теперь негде было взять, и горожане понемногу разбирали хозяйственные постройки.

Народ валом повалил из церкви наружу, а позади всех вышел епископ, с усилием держа перед собой тяжелое Евангелие. Его вдохновлял пример одного из первых на Руси учителей Христовой веры — архиепископа, более ста двадцати лет назад присланного из Византии патриархом Игнатием. Рассказывая князю русов и его приближенным о силе Бога, тот архиепископ бросил по их требованию в огонь Евангелие, и оно не сгорело, убедив зрителей в могуществе Христа. «Верующий в меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит», — вспоминал Никита слова Иисуса, сказанные апостолам. «Если о чем попросите во имя Мое, то сделаю», — обещал Господь, и Никита, твердо веря, просил Господа помочь ему чудом убедить белгород-цев в своей силе. Они познали закон, приняв крещение, но не следуют ему, и вина их будет тяжела на Божьем суде. А предстать перед ним им предстоит, может быть, уже очень скоро.

Удивленно и выжидающе гудя, народ разместился по площади вокруг костра, кто-то залез на ближние тыны, чтобы было лучше видно. Всем казалось, что свершается какое-то малопонятное священнодействие. Книга, непривычный и мало кем виданный предмет, да еще священная книга, в таком богатом уборе, вызывала трепет сама по себе.

— Глядите же, что делает сила Бога Всемогущего! — воскликнул епископ Никита. — Не тронет огонь священной книги, не посмеет коснуться ее!

С этими словами он поднес Евангелие к пылающему костру и разжал руки. Послышался тяжелый хлопок, народ разом ахнул. Тяжелая книга упала в костер, сначала на миг придавила пламя, но тут же оно вновь заиграло по сторонам, облизывая серебряный оклад, где по краям вились виноградные плети в гроздьях и листьях. Серебряный крест на верхней крышке книги, обвитый цветущей плетью винограда, сиял в середине, отблески огня дрожали на нем, а он, казалось, все рос и рос, заполняя собой все пространство. Дальние зрители тянули шеи, толкались, а ближние стояли, разинув рты и не сводя изумленно-испуганных глаз с серебряного узорного прямоугольника в огненном трепетно-рыжем венце.

Казалось, само время остановило свой полет и с недоуменным испугом смотрело на книгу, неподвластную огню. Но вот епископ поднял руки вверх.

— Благословите Господа, все ангелы Его, сильные крепостию, творящие слово Его! — вдохновенно воззвал он, словно видел над площадью детинца небесные рати, и многие белгородцы тоже задрали головы. — Благословите Господа, вся силы Его, слуги Его, творящие волю Его! Благослови Господа, вся дела Его, на всяком месте владычества Его, благослови, душе моя, Господа!

От одного возгласа к другому голос епископа делался громче, крепче, вдохновеннее, и последнее он прокричал в невыразимом священном трепете и восторге. Его черные глаза широко раскрылись и сверкали, и страшно было тем, кто видел его лицо. Само небо, казалось, погрознело, словно сам Всемогущий Бог опустил свой сверкающий взор на тесную площадь белгородского детинца, и каждый из бывших на площади ощущал на себе этот светлый и грозный взор. Бог, явившийся в чуде, стал вдруг пугающе близок, коснулся каждого, силой его полнился самый воздух, с каждым вздохом наполняющий грудь.

— Ну, раскидайте! — прикрикнул епископ на ближайших к костру мужиков.