Колодец в небо

Вадика она и не заметила бы и не выделила бы из толпы. Их представили друг другу в разномастной компании студентов нескольких вузов, выпивающих после апрельского коммунистического субботника в якобы убранном ими лесопарке. Вадик посмотрел с интересом, она глянула, как смотрят на стену, и пошла продолжать бесконечные выяснение отношений с Тютебякиным.

И выясняла, пока кто-то за спиной не окликнул: «Ларионов!». Еще не повернувшись, привычно примерила попавшую на слух фамилию на себя.

Ла-ри-о-но-ва.

Близко.

И повернулась посмотреть, кто же носит вполне подходящую к ее сути фамилию. Ларионовым оказался тот самый, не замеченный несколькими минутами раньше Вадик. Отношения с Тютебякиным остались невыясненными.

Это потом ей стало казаться, что и фамилия здесь ни при чем, и никакого коварного расчета с ее стороны не было. Подсознание произвело этот расчет столь мгновенно, что сам миг вычислений в памяти не отложился. Отложился только итог – она повернулась, посмотрела на Вадика и, как ей показалось, влюбилась.

Дома, мысленно проигрывая всю пока еще только пятичасовую историю их знакомства, машинально стала водить ручкой по бумаге. Когда очнулась, заметила, что на бумаге на разные лады выведено «Лена Ларионова». И варианты подписи. Сама себя застеснялась – что это я! Не поцеловались еще ни разу, а я уж и подпись подделываю. Но и дальше упрямо примеряла и примеряла понравившуюся ей фамилию, как фату.

«Лена Ларионова. Елена Ларионова. Ларионова Елена Николаевна. Лена Ларионова. Ларионова Лена».

Всплеск какой-то дикой радости. Будто на огромном поле твой шарик попал в маленькую-маленькую лунку, именно ту, что и была нужна для победы. Даже ее затоптанное массовостью имя с помощью новой фамилии трансформировалось в менее затертое и более загадочное. «Лена Ларионова» – радостно пропело что-то внутри нее.

Пошла в гости к отцу. Папа и сводный младший брат подпрыгивали вокруг какого-то важного матча хоккейного чемпионата мира. «Шайбу с подачи Вячеслава Фетисова, номер второй, забросил Игорь Ларионов, номер одиннадцатый», – поставленным голосом произнес диктор на стадионе, и она замерла. Ага! Вот и сигнал, что мысль ее, посланная в Вечность, там получена. И одобрена. И ей обратно дикторским голосом возвращена. Все правильно. Все как надо! Буду становиться Ларионовой!

Друзья ее были уверены, что «Ленкин флирт с Вадиком Ларионовым с философского не что иное, как изощренная месть Ромке Тютебякину».

«Ленка, тормози! – попыталась призвать к разуму подруга Ольга. – Ромка, конечно, не ангел, но усвистит, не заметишь. Вон Макарова на него зарится!»

«И пусть к Макарке катится!» – легко отпустила она.

И полугода не прошло, как Ленка в идиотском навороте беленьких кружавчиков стояла на красной ковровой дорожке перед дородной теткой с красной перевязью через плечо.

Тетка заунывно-торжественным фальцетом бубнила осточертевшее ей напутствие брачующимся, но Ленка ее бубнежа не слышала. Она вообще не видела и не слышала ничего. Не существовало ни колющихся капроновых кружавчиков из «Салона для новобрачных», ни заедавшего в допотопном магнитофоне «Марша Мендельсона», ни ее давно разведенных родителей, напрягшихся от обязательности встречи на свадьбе дочери. Все два месяца до свадьбы маму волновало только одно – явится ли бывший супруг со своей нынешней женой или «совести все же хватит». «Совести» у отца хватило, что не помешало Инне Сергеевне весь свадебный день ругаться на бывшего мужа за подаренную дочери старую камею: «Отец называется! Сыночку-то своему камень на свадьбу дарить постыдится. Там жена новая заставит сервиз подарить, телевизор с холодильником или путевку в Болгарию. А как дочку не растил, так можно от девочки и камнями отделываться!»

Обычных материнских напрягов по поводу давно бросившего ее, но так и не разлюбленного мужа, Ленка в тот день не замечала. Впрочем, и стоящего рядом Вадика она тоже не замечала. Она ждала главного мига – мига слияния со своим новым именем.

«Ларионова Елена Николаевна». Написанная на казенной серой бумаге, вложенной в помпезную красную «Книгу торжественных актов Гагаринского района», ее новая фамилия была тем единственным, что ее сознание могло выделить из всего происходящего.

«Это я!» – поняла она окончательно. И ее земное существо слилось со своим космическим именем. Муж остался в качестве приложения к этому слиянию.