Колодец в небо

И в этом «Да-а» прорвалась вся неуверенность выбитого из седла мужика, который прежде обожал выступать в роли доброго волшебника, эдакого Деда Мороза для выросших, но не ставших счастливыми детей.

Чуть больше полугода назад так он меня из моего заточения выручал. Вот гвоздь, вот подкова, раз-два и готово. Дизайнеров своих компьютерных, под видом которых в его «АлОле» проходило управление безопасности, кликнул, те почти войсковую операцию с захватом замка, превращенного в псевдомедицинскую клинику, организовали, вертолет, как в голливудском боевике, во двор посадили, весь персонал и охрану мордой на землю положили, меня похитили. Лешке оставалось только на белом коне, вернее на черном джипе размером с небольшой поезд, с лаврами мага и победителя встречать меня на границах своих владений.

Теперь мощной службы охраны за спиной Оленева не было. Как не было и разоренного «АлОла», чьи акции все последние дни то падали, то взлетали, сводя с ума и без того не слишком обремененный умом российский рынок ценных бумаг.

Не было ничего, кроме собственной головы. И того вызова судьбы, который не принять невозможно. Не тот человек мой старый школьный приятель Лешка, недавний олигарх Алексей Оленев, чтобы не принимать от судьбы подобные вызовы и не бросаться спасать пусть даже совершенно чужого ему человека. Тем более ребенка. Тем более мальчишку, о котором сам Лешка так мечтал, но доселе не мог получить – у всех его прежних жен почему-то рождались только девочки. Впрочем, какие его годы! Сорок лет – это для женщины дедлайн. И эта малышка, что ворочается в моем животе, – мой последний, случайный, чудом или Богом данный шанс. У мужиков все намного проще и дольше. И шанс на новую жизнь остается даже в пору, когда их ровесницы давно превратились в старух.

Понятно, что у пропавшего мальчика есть собственный отец, которому положено поиском ребенка заниматься. В конце концов, есть и милиция, на которую в подобного рода патовых ситуациях надеешься далеко не всегда. Чужой мальчик Оленеву вроде бы никто. Разве что Лешка может догадаться – пока Маринкин сын не будет найден, на мою гинекологиню я рассчитывать не могу, хоть приспичит мне рожать в феврале, хоть не приспичит. Ни одна нормальная женщина не сможет о чужих еще не рожденных детях думать, когда собственный ребенок пропал.

Вряд ли Лешка успел за несколько секунд просчитать так далеко – это я своим каменеющим животом в первую очередь корыстно подумала, что без врача остаюсь, и тогда уже степени Маринкиной беды ужаснулась. Но в Лешкиных глазах, кажется, появился лихорадочный блеск. Вполне знакомый блеск вызова – докажу! Себе самому, судьбе, черту, дьяволу – докажу! Разобьюсь, но докажу всем и вся, что я жив! Не такой ли блеск последней отчаянной решимости заметила Лика в моих дотоле мертвых глазах в миг, когда сама съезжала по стене в номере дубайского отеля-паруса, увидев в трансляции Си-эн-эн Лешку с заломленными за спину руками и наручниками на этих руках. Я, еще не знавшая о существовании моей малышки и после гибели Никиты третий месяц считавшая, что все, что мне осталось в жизни, это умирать заживо, вдруг получила тот вызов, ответить на который было невозможно. И поняла, что должна спасать человека, который однажды, а может, и не однажды, спасал меня, – Лешку. А поняв это, интуитивно почувствовала, что этот вызов и есть мой шанс не доживать, а жить.

Вот Лешка – нормальный, здоровый, сильный сорокалетний мужик. Некогда богатейший. Некогда всемогущий – в рамках могущества, отмеренного деньгами в это время в этой стране. Теперь нищий – не в долларовом выражении, а в выражении того, что со своими деньгами он мог теперь делать. Прожирать все, заранее припрятанное на офшорах – плиз! На сладкую жизнь хватит. Тратить деньги на дело в том смысле, в каком это дело понимал сумевший создать богатейшую, почти идеально управляемую компанию олигарх Оленев – ни-ни! Использовать деньги как средство производства находящемуся под судом экс-олигарху отныне запрещено.

Но кроме отобранных денег и прежнего могущества у моего одноклассника оставались еще руки и голова – вполне достойный набор для сорокалетнего мужика, привыкшего ловить кайф от свершения невозможностей.

– Раньше «дизайнеров» бы своих зарядил, – почти повторил вслух мои мысли Лешка. – Теперь придется самому.

– А голова человеку дана, чтобы… – ни с того ни с сего начала я одну из кодовых фразочек, которыми с детства и до сих пор общалась со своим давно выросшим сыном Димкой. И очень удивилась, когда Лешка вместо Димки не продолжил: «…чтобы думать, а не чтобы кепочку носить!» Вот он, прущий из всех щелей материнский инстинкт, я уже и Лешку подсознательно с собственным сыном сравняла. Или в женском отношении к любому мужчине – без разницы, друг он, начальник или возлюбленный, – материнское начало доминирует всегда?

Лешка кодовой фразы из Димкиного детства не понял, но понял, о чем это я. И начал думать. Но мне думать не разрешил.