— Ибрагим, шайтан тебя раздери! — донёсся с головы обоза рык Мусы. — За товарами приглядывай! У тебя верблюда сведут, а ты не заметишь!
Верблюды, более полусотни, перед входом в город были прикованы к длиннейшей цепи и свернуть в сторону могли бы только с помощью кузнеца. Обоз бесконечной змеей извивался по улочкам, верблюды вздыхали, как вздыхает усталый человек, дробно звенела цепь, мавла, послушный хозяйской-воле, побежал вдоль шеренги, заголосил что-то, размахивая палкой. Семён не слушал. Он шагал, держась за повод последнего в цепи верблюда, и пытался поверить, что попал в Иерусалим, Голгофа — прежде она была за стенами, а теперь город разросся, и прежнее место казни оказалось внутри поселения. Говорят, место, где стоял пречистый крест, всё как есть выложено, золотом. И гроб господень… и камень, что ангел сдвинул, открыв ход в пещеру… Краешком бы глаза глянуть…
Не довелось глянуть и краешком глаза.
Обоз миновал обветшалый дворец царя Ирода и остановился неподалёку, где для путников были устроены караван-сараи. Как обычно, Муса старался сэкономить на работниках и потому развьючивать и обихаживать верблюдов, перетаскивать тюки с товарами в хане, да и всю прочую работу исполнять пришлось Семёну и Ибрагиму вдвоём. Прежде всего — прибрали товары, чтобы не лежали на виду, привлекая завистливый глаз. Затем занялись животными. По всему Востоку покосов нигде нет, сена не косят и стогов не мечут. Если где на пустошах появится вольная трава, её скашивают и не в копны сгребают, а вертят в трубы и хранят в сараях под замком, как большую ценность. Этой травой кормят лошадей и лучших коров. А верблюдов кормят соломой, которую тоже в трубах держат.
К вечеру самые неотложные дела закончили, а завтра… завтра свободного дня тоже не будет, но с Ибрагимом всегда можно договориться и выкроить час-другой на поглядение святынь. А то, если бы не эти хитрости, Семён и дня бы свободного не имел. По пятницам Муса неверного раба трудами мучает, поскольку Семён в Аллаха не верует и пятничного дня ему не полагается, по воскресеньям покоя нет, потому что Муса истинного бога не признаёт и в воскресный день велит трудиться.
Однако на этот раз Семён и парой слов перекинуться с мавлой не успел. Едва работники управились с делами, как объявился купец и, подозвав Семёна, пристегнул его за ошейшик к коновязи, как было в самый первый день, да и не раз впоследствии. Обычно Семён в таких случаях молчал, а сейчас не выдержал, спросил:
— За что?
— Чтобы не улыбался, — коротко ответил Муса и, плюнув Семёну под ноги, ушёл.
— Хозяин на твоё непокорство сердится, — пояснил Ибрагим. — Если бы ты уверовал в Аллаха, никто тебя не приковывал бы.
— Уйди, поганец, — простонал Семён. — Не трави душу.
Тяжко было, словно чешуйчатый касаль в самое сердце вцепился. И прежде не больно жаловала Семёна подневольная жизнь, но всё же он неосторожно полагал, что одно в рабском звании хорошо — никто тебя силком не перекрещивает, хочешь быть поганой собакой — веруй во Христа, ан нет. Хочешь веровать во Христа — сиди, как поганая собака, на цепи.
Семён выковырял из земли невеликий камешек и принялся остервенело бить по цепи, стараясь расклепать звено. Ну и пусть его словят через пару часов, но святые места он увидит!…
Муса расслышал стук, и за каждый удар по цепи Семён поплатился вдесятеро. Затем с помощью мавлы и десятка добровольных помощников Муса связал беснующегося раба и отволок его в темницу, где давно умеют смирять бесноватых.
Темница располагалась за городом и представляла собой яму в два человеческих роста глубиной с выложенными камнем стенами, даже не отвесными, а опрокинутыми вглубь, чтобы никто и думать не пытался выбраться на волю, В яме держали пойманных бродяг, несостоятельных должников, всякую шушеру, которой покуда не нашлось места ни на свободе, ни на колу. По такому случаю и охраняли зиндан не слишком строго. Под навесом сидели двое стражников, в ведении которых была лестница и верёвки, с помощью которых преступников ввергали вниз, а если требовалось, то и выволакивали на свет божий. Один из стражников, густо пахнущий анашой, принял от Мусы плату, обещал приглядывать, чтобы с рабом ничего особого не случилось, после чего Семён был ввергнут во тьму зиндана.