Колодцы предков (вариант перевода Аванта+)

Черев час с делом было покончено. Беспредельно счастливый Адам Дудяк вернулся домой, прижимая к груди драгоценные свидетельства его гражданского подвига — на бланках, скрепленные всеми необходимыми печатями и подписями. Официальные документы были выдержаны в столь восторженных, пламенных тонах, что с успехом могли бы заменить и Золотой Крест Заслуги.

Оформив все необходимые документы и сердечно рас-, прощавшись с дарителем-патриотом, Михал Ольшевский вернулся в музей. Наконец он остался один на один с драгоценной находкой! Запершись на ключ, он занялся ее тщательным изучением.

Торжественно, не торопясь, стараясь продлить ни с чем не сравнимое удовольствие, молодой человек взял в руки документ, содержание которого потрясло его при беглом чтении еще в присутствии дарителя. Документ был озаглавлен: «Перечень имущества, доверенного ясновельможной пани Зофьей Больницкой нотариусу Варфоломею Лагевке с последующей передачей упомянутого имущества ее наследникам в соответствии с последней волей завещательницы, выраженной ею в завещании от 11 апреля 1901 г. от Р. X.» Начало документа сохранилось превосходно, середина же и конец — хуже, ибо написаны были на плохой бумаге, которая настолько вся пожелтела и сморщилась, что некоторые слова невозможно было разобрать.

Сразу после оглавления следовал перечень имущества — длинный список. Михала начало трясти после ознакомления с первым же пунктом «Перечня». Под п.1 значилось — «Рубли золотые в сумме 15 тысяч». «Какие нумизматические редкости могут оказаться среди этих золотых рублей!» — подумал молодой человек. Ознакомился Михал с пунктом вторым — и у него дыхание перехватило. Под п.2 стояло: «Золотая и серебряная монета, давно вышедшая из употребления, в том числе так называемые бизанты, солиды, дукаты, талеры и прочие. В количестве двух тысяч штук». Далее следовало перечисление всевозможных ценностей, в том числе и ювелирных изделий. Колотилось сердце, дрожали руки, пылали щеки и уши, а Михал читал, не в силах оторваться от захватывающего «перечня». Когда же он дошел до массивного золотого канделябра, триста лет назад приобретенного основоположником рода Больницких у некоего лютеранина, которому тот, в свою очередь, достался от предка, участника крестовых походов, Михал не выдержал — сбегал выпить водички. Запасшись на всякий случай водой, Михал продолжал читать. Дочитав до «старинного головного убора, из трехсот жемчужин изготовленного», он вынужден был остановиться и передохнуть. Выйдя из здания музея, Михал глубоко вдохнул чистый ночной воздух, постоял и вернулся к документам. Дойдя до «сервиза серебряного, выполненного золотых дел мастером из города Кракова по заказу королевы Ядвиги», он перестал читать, выпил всю запасенную воду, протер глаза, встряхнув головой, а остатками воды смочил лицо.

Продолжение «перечня» следовало на втором листе бумаги. Нехорошими словами помянув мошенника-купца, продавшего нотариусу дрянную бумагу, Михал принялся с трудом разбирать написанное, букву за буквой. Тяжелая работа утомила молодого человека, да и толку было мало. Достоверно удалось прочесть лишь информацию о портрете бабки пани Зофьи, кисти маэстро Баккарелли, написанного из чистой симпатии к упомянутой бабке.

Сделав еще одну передышку, молодой искусствовед распахнул окно настежь — горело лицо, голова раскалывалась. Выпил еще один стакан воды и в третий раз принялся читать потрясающий «перечень». С упоением дочитав до конца, Михал наконец спохватился — а где же все эти необыкновенные предметы? Список вот он, лежит перед ним, а вещи где? Из документов явствует, что нотариусу вместе со списком были переданы и драгоценные старинные вещи с тем, чтобы он передал их наследникам пани Зофьи, «в соответствии с последней волей завещательницы».

— Езус-Мария, куда все это подевалось? — громко простонал Михал и сам себя успокоил: — Спокойно, Михалек, спокойно!

Отодвинув в сторону потрясший до глубины души «перечень», Михал Ольшевский занялся изучением других документов, надеясь в них отыскать ответ на волнующий вопрос. Среди многочисленных актов купли-продажи отыскались документы и иного характера. Так, в одном из них было написано:

«В первую годовщину кончины моего светлой памяти отца, Варфоломея Лагевки, подтверждаю наличие составленного им завещания пани Зофьи Больницкой и ее наследства. Недвижимостью упомянутой Зофьи Больницкой управляю я, Болеслав Лагевка, с помощью Божией и Антония Влукневского. Катажина Войтычкова, урожденная Больницкая, все еще жива». Далее следовала дата и подпись: «4 июля 1905 года. Болеслав Лагевка».