Колодцы знойных долин

— Если бы не было моих стад, что имели бы пастухи? Чем кормились? Чужое богатство глаз колет… Вот и Оспан не видит своего богатства. — Адайбек дернул бровью и уставился на пастуха. — Не ценит свою красавицу жену и дочерей. — Он говорил привычным тихим голосом, с уверенностью человека, чьи слова всегда будут услышаны. — Наверное, вместо того чтобы радоваться их смеху, все переживает из-за своей бедности. Так ведь, Оспан?

Мулла Хаким опять залился визгливым подобострастным смехом. Оспан сдержанно улыбнулся. Видно, на свадьбе бая Кожаса, где собралась вся саркульская знать, хромой сцепился с кем-то из рода Таз. Но не таков Адайбек, чтобы изливать душу перед своими пастухами: за тридцать лет батрачества Оспан, слава богу, неплохо узнал родича. Куда же он клонит? Что еще задумал?

— Весной, если будете мне послушными, я дам вам на двоих отару, — сказал Адайбек, слегка свесившись с коня и вдевая ногу в стремя. — Понятно?

— Понятно, — разом ответили юноши.

Адайбек кивнул им и, словно Оспана тут и не было, тронул коня.

— Какую же он хочет дать нам отару, Оспан-ага? — спросил Амир, когда всадники удалились.

— Наверное, эту, — мрачно бросил Оспан и повернул в сторону кибитки. Юноши последовали за ним.

— А как же вы?

— Найдется работа. Вот и Аткос валяется на спине. Погода будет портиться. Лучше бы не приезжал, — пробормотал пастух, — всегда приносит несчастье…

— Собрать отару?

— Рано, Амир. Это будет где-то в полночь. А мо-розит-то как… Сейчас попьем чаю, потом решим.

Махамбет шел молча, не принимая участия в разговоре.

— А может, он вздумал попугать меня, — натянуто рассмеялся Оспан. — Есть такая пословица: «Хвали жеребенка, а садись на коня…» Что бы ни было, Адайбек не прогадает. До весны недалеко, посмотрим…

Весной Адайбек и вправду доверил юношам отару, и вскоре все убедились, что он поступил умно. Неутомимые Амир и Махамбет вполне справлялись с нелегкими обязанностями пастухов. Аул уже откочевал на жайляу, и люди после зимы — самого трудного времени в степи — оживали новыми надеждами, хмелея от весеннего воздуха и яркой зелени.

В маленькой дырявой кибитке Толепа становилось тесно, когда собиралась вся семья. Поужинав и захватив тулак — высохшую шкуру вола, — ребята уходили к загону, где, охраняя отару, спали по очереди. Далеко за полночь потухал небольшой костер, разведенный друзьями. Временами над аулом, вызывая улыбки девушек, взлетали одинаково срывающиеся голоса — то Амира, то Махамбета. Старый Толеп и Жамал радовались, глядя, какими дружными и крепкими растут их дети. И уставший от жизни табунщик все чаще говорил жене:

— Дожить бы нам, Жамал, до тех дней, когда сыновья станут взрослыми…

И Жамал, вздыхая, повторяла за ним:

— Дай бог! Вырастут — простимся с нуждой. Бог милостив…

Адайбек теперь частенько зазывал Амира и Махамбета к себе в юрту и, беседуя, как со взрослыми, угощал кумысом. В ауле было много толков по этому поводу. Одни говорили, что у старого бая нет детей и поэтому он привязался к Амиру и Махамбету. Если так, то юношам нечего беспокоиться за свое будущее. Другие утверждали, что хитрый Адайбек готовит себе по-настоящему преданных джигитов и Толепу следовало бы поостеречься. А Толеп, казалось, не обращал на все это внимания. И постепенно люди привыкли к тому, что Амир и Махамбет в числе немногих родственников хромого вхожи в его дом.

Но вскоре произошел случай, поставивший все на свои места.

Отара, возвратившись с пастбища, остановилась в низине. Здесь, рядом с аулом, на молодой неистребимой траве, ровной, как ворс огромного ковра, овцы каждый вечер паслись час-полтора.

Амир и Махамбет взбежали на песчаный холм, где детвора устроила обычную свалку. Ребята тут же потребовали, чтобы Махамбет и Амир разделились и, как обычно, возглавили два лагеря. Скоро друзья схватились между собой. Смуглая босоногая дочь Оспана Санди, обняв огромный букет тюльпанов, приплясывала вокруг них. Борьба, как и следовало ожидать, затянулась: Амир и Махамбет не уступали друг другу ни в силе, ни в ловкости. Кроме них двоих, никто уже не боролся. Шумно подзадоривая, мальчики окружили своих вожаков тесным кольцом.

— Хватит! — вмешалась Санди, видя, что Амир и Махамбет разгорячились не в меру. — Слышите? Перестаньте!

— Правильно, пора домой, — поддержали ее остальные.

Борцы отпустили захваты и в изнеможении сели на землю.

Толстенький Сейсен, единственный сын бия Есенберди, громко рассмеялся.

— Толкаетесь только, а бороться как следует не умеете.

— Ты умеешь, — буркнул Амир, — толстяк…

— А зачем мне бороться? — добродушно ответил тот. — Не умею я… Пойдемте, ребята, угощу вас куртом.

Все, кроме Санди, оставшейся сидеть рядом с Амиром и Махамбетом, последовали за Сейсеном.

Солнце уже задевало краем высокий холм. Из аула плыл смутный вечерний шум, тянуло запахом дыма. Юноши сидели, еще не отдышавшись после борьбы, неспокойно поглядывая вокруг.

— Почему тюльпаны все красного цвета? — спросила Санди, пряча лицо в букет. Поверх лепестков на юношей смотрели большие, черные, как смоль, глаза. — А голубые бывают?

— Конечно, — торопливо ответил Амир.