Колокол по Хэму

На самом деле шхуне ничто не угрожало; она не наткнулась на риф, а стояла на якоре рядом с ним. Это была „Маргарита“ из гаванского порта, и Хемингуэй дружил с братом ее капитана. Экипаж судна ловил неводом рыбу. Писатель сразу отвез мальчиков на шхуну, познакомил их со шкипером и на весь день оставил сыновей помогать рыбакам; они обогнули риф кругом с длинной сетью, которую тянули три легкие плоскодонки. Мы рыбачили с „Пилар“, наблюдая за тем, как экипаж и мальчики до вечера вытягивали бесконечную сеть; Патрик и Джиджи то и дело ныряли, чтобы отцепить ее от топляка или коралла. Когда улов наконец был извлечен на поверхность, вода вокруг рифа буквально вскипела от улепетывающих черепах и акул, а пойманные палометы, люцианы, барракуды и рыбы-парусники бились и извивались в прохладном вечернем воздухе Капитан „Маргариты“ пригласил экипаж „Пилар“ к ужину, и все, кроме меня и доктора Сотолонго, отправились в гости.

Доктор имел весьма странное для жителя Кубы обыкновение рано ложиться спать, а я выбился из сил уже оттого, что наблюдал за происходящим весь день напролет. Погружаясь в дрему, я слышал взрывы смеха на борту шхуны и множество длинных официальных тостов, которые Хемингуэй произносил на своем правильном, но слишком чопорном испанском.

Утром мы уже отправились в обратную дорогу, когда с ходового мостика донесся крик Уинстона Геста:

– Подлодка! Субмарина!

Пять секунд спустя Хемингуэй и мальчики взлетели на мостик, а остальные высыпали на палубу, вертя головами.

– Где? – осведомился писатель. На нем были изорванная в лохмотья футболка, шорты и его любимая кепка с длинным козырьком. Он больше не носил повязку на голове, но с кормовой палубы я видел выстриженные волосы там, где врачи приладили клочок кожи к черепу.

– Десять румбов справа по борту; она приближается, – доложил Гест, стараясь произносить слова по-военному хладнокровно, но его голос чуть дрожал от возбуждения. – Дистанция примерно тысяча ярдов. Она только что всплыла.

Хемингуэй на несколько секунд поднес к глазам бинокль, опустил его и спокойным тоном скомандовал:

– Всем занять места по боевому расписанию. Не торопиться, – добавил он. – Не совершать резких движений. Патрик, продолжай рыбачить. Вытягивай на борт все, что поймаешь. На подлодку не оглядывайся.

– У меня на крючке барракуда, папа, но…

– Держи снасть, Мышонок. Джиджи принесет тебе „ли энфилд“. Грегорио, достань „ninos“ и проверь масло в малом двигателе. Пэтчи и Роберто, будьте добры, сходите вниз и принесите сумку гранат и Бомбу.

Все напустили на себя безразличный вид, но, едва Грегори скрылся из виду, мы услышали, как он припустил во весь опор, мечась из стороны в сторону. Схватив старый „манлихер“ матери и „ли энфилд“ брата, он торопливо принялся заряжать винтовки, роняя патроны на палубу.

– Я спущусь вниз и возьму свою медицинскую сумку, – сказал доктор Герерра Сотолонго.

– Святой Иисусе! – воскликнул Гест, поднеся бинокль к глазам. У него отвалилась челюсть. – Эта штука размером с линкор! Что твой авианосец!

Я выбрался из своего привязанного кресла и облокотился о планшир, якобы наблюдая за тем, как Патрик вытягивает барракуду. Сощурив глаза, я присмотрелся к блесткам утреннего солнца на невысоких волнах и увидел субмарину. Она и впрямь казалась огромной. Из ее ячеистой надстройки и ходовой рубки белыми пенистыми потоками хлестала вода.

Даже без бинокля я отчетливо видел колпак над одиноким палубным орудием крупного калибра.

– Лукас, – негромко окликнул меня Хемингуэй, – пожалуйста, займи свое место. Увидев исхудавшего парня в цветастом кресле на кормовой палубе, немцы волей-неволей будут вынуждены подплыть к нам и взять на абордаж. Такое зрелище не оставит равнодушными даже нацистов. Всем сделать спокойные лица. Мы не знаем, насколько сильны их бинокли.

Хемингуэй открыл дроссельные заслонки, передал штурвал Волферу, а сам соскользнул по трапу, чтобы помочь Роберто и Пэтчи протащить Бомбу через рубку и поднять ее на мостик. Фуэнтес принес автоматы и повесил их на ограждение мостика за ручки „колыбелек“ из овчины. Сейчас яхта была развернута кормой к субмарине, верхний мостик прикрывал парусиновый тент, и с лодки невозможно было увидеть Бомбу даже в самый лучший бинокль. Хемингуэй и Фуэнтес возились с детонатором, устанавливая запалы и отгибая усики.

Внезапно я словно наяву представил, как Бомба поднимает „Пилар“ на воздух и все мы отправляемся к праотцам из-за какой-нибудь оплошности.

– О господи, – сказал Гест, вновь оглядывая подлодку в двенадцатикратный бинокль. – Ну и громадина!

– Но она не увеличивается, – заметил Хемингуэй, беря бинокль и нацеливая его на подлодку. Минуту спустя он вернул бинокль Гесту. – Волфер, это нам не кажется. Она удаляется от нас. – Голос Хемингуэя был спокоен, но я почувствовал, что в его душе закипает гнев. – И не просто удаляется, а набирает скорость. – Он перегнулся через ограждение мостика и крикнул Фуэнтесу, который открыл люк машинного отсека и копался в двигателе. – Черт возьми, Грегорио, нельзя ли поддать ходу?

Щуплый кубинец развел руками: