Колокол по Хэму

В ту пору у меня гостил Густаво Дюран со свой очередной невестой, и я заставлял их вычитывать гранки, проверяя, правильно ли расставлены апострофы над испанскими словами, и не напутал ли я в грамматике.

— И что же? — с интересом спросил доктор.

— Ошибок почти не было, — проворчал Хемингуэй. — Но я хочу сказать о другом. Моему редактору Максу нравилось все подряд, включая заключительные главы, которые мне не следовало вставлять в книгу. Как всегда, он одобрил рукопись, отложив критику до той поры, когда я остыну от творческого угара. В конце августа издательство попросило меня исключить эпизод, в котором Роберт Джордан дрочит...

— Дрочит? — переспросил доктор Сотолонго.

— Мастурбирует. — Хемингуэй улыбнулся. — Совершает акт онанизма. Однако о ненужном эпилоге Макс не обмолвился ни словом. В конце концов, когда все остальное было улажено, я сообразил, что он по своему обыкновению воздействует на меня на подсознательном уровне. "Мне понравились заключительные главы, Эрнест, — говорил Макс. — И это естественно, ведь мне очень хотелось узнать, что будет дальше.

Но обрати внимание — книга заканчивается тем, что Джордан лежит на сосновых иголках, дожидаясь смерти, точно так же, как лежал триста шестьдесят часов назад, во вступительном эпизоде первой главы. Великолепная симметрия, Эрнест. Блистательный круг".

«Ладно, Макс, — ответил я. — Можешь выбросить последние две главы».

— Значит, эпилоги никуда не годятся? — спросил доктор.

Хемингуэй почесал бороду, глядя на мальчиков, плескавшихся в бассейне.

— Эпилоги похожи на жизнь, Хосе Луис, — ответил он. — Жизнь продолжается, пока ты не умрешь... события сменяют друг друга. Романы обладают структурой. В них есть равновесие и замысел, которых не хватает настоящей жизни. Романы сами знают, когда им кончаться.

Доктор согласно кивнул, но, по-моему, он ничего не понял.

Решив доверить свои мысли бумаге, я сознавал, что Хемингуэй был прав тогда, ночью на Пойнт Рома, утверждая, будто бы хорошее литературное произведение сродни зрачку перископа, блеснувшему над водой. Впоследствии Хемингуэю приписывали слова, будто бы роман или повесть похожи на айсберг — семь восьмых его скрыты в глубине. Я знал, что именно так следует излагать свое повествование, но знал я и то, что недостаточно хорош для этого как писатель. Мне никогда не быть живописцем Заном, который изображает ястреба, кладя на холст мазок голубой краски. Что бы я ни задумал написать, я смог бы сделать это только тем образом, который Хемингуэй подверг критике ночью на Пойнт Рома — выстроить все факты и подробности и маршем прогнать их через книгу, словно пленных солдат по улицам столицы, предоставив читателю самому отделить важное от второстепенного.

Итак, вот мой нескладный эпилог.

* * *

Как и предсказывал Хемингуэй, Марта Геллхорн действительно заразилась лихорадкой Денге в своем путешествии по реке из голубых точек. В последний день, который она провела в Парамаримбо, приступы лихорадки были такими мучительными и болезненными, что у Марты отказали ноги, а при попытке выбраться из кресла ее ладонь соскользнула, и женщина сломала запястье. Не придав этому значения, она обмотала руку изолентой и покинула тропический ад.

Тем не менее, получив телеграмму мужа, она отправилась прямиком в Вашингтон и обедала в Белом доме. Тот факт, что встреча Геллхорн с президентом и его супругой помогла защитить Хемингуэя от преследований Эдгара Гувера, зафиксирован в приводимой ниже переписке, доступ к которой я получил лишь пятьдесят пять лет спустя, благодаря Акту о свободе распространения информации.

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ОТ ДИРЕКТОРА ФБР ЭДГАРА ГУВЕРА

АГЕНТУ ФБР ЛЕДДИ.

17 ДЕКАБРЯ 1942 ГОДА

Любые имеющиеся у вас данные о ненадежности Эрнеста Хемингуэя как информатора должны быть с соблюдением осторожности доведены до сведения посла Брадена. В этой связи имеет смысл упомянуть о недавнем донесении Хемингуэя, касающемся заправки субмарин в Карибском бассейне, которое оказалось недостоверным. Жду от вас немедленного доклада о результатах разговора с послом об Эрнесте Хемингуэе, его деятельности и помощниках.

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ОТ АГЕНТА ФБР Д. М. ЛЭДДА

ДИРЕКТОРУ ФБР ЭДГАРУ ГУВЕРУ.

17 ДЕКАБРЯ 1942 ГОДА

Хемингуэй обвиняется в сочувствии коммунистам, хотя, как нам известно, он отрицал и продолжает энергично отрицать свое сотрудничество с ними и симпатии к ним. По имеющимся данным, Хемингуэй состоит в личной дружбе с послом Браденом и пользуется его безоговорочным доверием.

Я позволю себе напомнить вам, что посол Браден весьма импульсивен и на протяжении достаточно долгого времени носился с навязчивой идей о взяточничестве и коррупции, якобы процветающих в кубинском правительстве.

Агент Ледди (гаванское отделение) сообщил о том, что деятельность Хемингуэя приобрела новый характер, и теперь он и его информаторы снабжают посольство разнообразными данными о подрывных элементах. Агент Ледди высказал тревогу по поводу деятельности Хемингуэя, которая, вне всяких сомнений, способна вызвать значительные осложнения, если ее не прекратить.