В конце концов Хемингуэй откупорил еще одну бутылку, четвертую за вечер, если считать бренди, и предложил распить ее на террасе. Бергман посмотрела на часы, объявила, что уже почти полночь, и сказала, что ей необходимо вернуться в отель, поскольку рано утром она вылетает в Майами и пересаживается на лайнер до Лос-Анджелеса, чтобы встретиться с режиссером «Касабланки» Майклом Куртисом и сняться в предварительных костюмерных пробах, хотя работа над фильмом должна начаться только через месяц. Все на террасе принялись обниматься и целоваться — Бергман сказала Хемингуэю и Куперу, что ей очень жаль, что она не будет играть в «По ком звонит колокол», а Хемингуэй упрямо заверял ее, что роль достанется ей — и наконец шофер Хуан захлопнул за ней заднюю дверцу черного «Линкольна», и автомобиль плавно покатил по дорожке. Остальные, вслед за Хемингуэем и Геллхорн, прошли на террасу у заднего фасада дома.
Я уже хотел извиниться и сбежать во флигель, но Хемингуэй подлил вина мне в бокал, и мы уселись в удобные кресла на террасе, прислушиваясь к ночным звукам, наслаждаясь прохладой, рассматривая звезды и далекие огни Гаваны.
— Очень, очень милая леди, — сказал Пэтчи Ибарлусия. — Эрнесто, кто такой этот Линдстром, за которого она вышла замуж, и почему она носит другую фамилию?
Хемингуэй вздохнул.
— Ее муж — врач. Его зовут Петтер... с двумя "т". По крайней мере, в Швеции он был врачом. Теперь он живет в Рочестере, штат Нью-Йорк, и пытается получить сертификат или аккредитив — словом, документ, который позволяет врачам-иностранцам заниматься своим ремеслом. В Рочестере Ингрид знают как миссис Петтер Линдстром, но в фильмах она играет под девичьей фамилией.
— Впервые мы встретились с ними за обедом в Сан-Франциско, — сказала Геллхорн, нетерпеливо качая головой в ответ на предложение Хемингуэя добавить ей вина. — Петтер очень милый человек.
Хемингуэй лишь фыркнул.
— Что ж, — медленно заговорил Купер, — я рад, что приехал сюда и познакомился с ней. Очень жаль, что Сэм Вуд выбрал не ее, а Веру Зорину. Разумеется, мистер Голдвин не хотел одолжить «Парамаунту» и меня тоже...
— Одолжить? — переспросил я.
Купер кивнул. Я видел, что он — по-настоящему элегантный мужчина и чувствует себя в дорогом костюме с шелковым галстуком совершенно непринужденно, в отличие от Хемингуэя, которому строгая одежда была в тягость. После ужина писатель выглядел мятым и взъерошенным, но костюм Купера казался таким же свежим и безупречно выглаженным, как до начала вечеринки. На протяжении трапезы я замечал, как Геллхорн то и дело переводит взгляд с Купера на супруга и чуть хмурится при этом, словно сравнивая двух мужчин. Купер сидел рядом со мной, и когда он повернул ко мне лицо, я уловил легкий аромат мыла и лосьона для бритья.
— Да, господин Лукас, — вежливо произнес он. — Кинобизнес чем-то напоминает работорговлю, существовавшую до Гражданской войны, либо высшую бейсбольную лигу наших дней. Мы прикованы кабальными контрактами к своим студиям и имеем дело с другими, только если нас одалживают им — как правило, в результате некой торговой сделки. В данном случае Сэм Голдвин отпустил меня в «Парамаунт» для участия в фильме в основном благодаря настоятельным заявлениям Эрнеста в прессе, будто бы я — лучший кандидат на эту роль.
— На каких условиях? — спросил Уинстон Гест. — Что было предметом торга?
Купер улыбнулся.
— Голдвин сказал Сэму Вуду — теперь он режиссер фильма вместо Демилля, — что позволит мне сняться в «По ком звонит колокол», если Вуд возьмет меня на роль в фильме на бейсбольную тему.
— Когда будет сниматься этот фильм, сеньор Купер? — спросил Геррера Сотолонго.
— Он уже готов, доктор, — ответил актер. — Мистер Голдвин поставил условием, чтобы его сняли до того, как я начну работать в «Парамаунте». Его скоро выпустят на экраны. Он называется "Гордость «Янки». Я играю там Лу Герига.
— Лу Гериг! — вскричал Ибарлусия. — О да! Но ведь вы не левша, сеньор Купер.
Купер улыбнулся и покачал головой.
— Меня пытались научить бить слева, — с сожалением произнес он. — Но, боюсь, я не слишком преуспел. Я вообще никогда не любил бейсбол. Надеюсь, им удастся поправить дело искусным монтажом.
Я во все глаза смотрел на Купера. Он ничуть не напоминал Герига. Я следил за карьерой Лу с 1925 года, когда он начал выступать за «Янки». В июле 1932 года я слушал по радио репортаж о матче, в котором Гериг осуществил одну за другой четыре перебежки «домой» на протяжении одной игры. За семнадцать лет пребывания в команде Стальной Жеребец сыграл без перерыва 2130 матчей с уникальной результативностью.
4 июля 1939 года я взял первый отпуск за пять лет, чтобы съездить в Нью-Йорк на стадион «Янки» — билет обошелся мне в восемь долларов, целое состояние — и увидеть его прощание с бейсболом. Гериг умер в прошлом году, в июне 41-го.
Ему было тридцать семь лет.
Я смотрел на Купера, думая о том, каким самонадеянным человеком нужно быть, чтобы пытаться сыграть Герига в кино.
Словно прочитав мои мысли, актер пожал плечами и сказал: