Колокол по Хэму

Я отнял его руку от своей рубашки. Позади раздавались крики, трещали кусты – это доберманы мчались вниз по склону к ограде.

– Уходим! – сказал Хемингуэй и толкнул меня в спину, Я побежал, задержавшись лишь на секунду, чтобы оглянуться.

Я увидел, как писатель достал из брючного кармана кусок сырого мяса и перебросил его через ограду на звук приближающихся собак. Потом он хладнокровно поджег последний фейерверк, швырнул его и неторопливой трусцой начал подниматься на холм.

* * *

Добравшись до забора, Стейнхарт и его гости прекратили погоню и подозвали собак. Некоторое время с полей слышались крики, потом вновь заиграло фортепиано.

Купер, доктор, Пэтчи, Гест и Хемингуэй рухнули в кресла, смеясь и переговариваясь громкими голосами. Актер поранил руку о забор, и Хемингуэй принес марлю и виски – прежде чем забинтовать рану, он плеснул на нее дорогим напитком, потом наполнил бокал Купера.

Несколько минут я стоял на границе света, льющегося с террасы, но не уловил на шоссе ни малейшего движения.

Я вернулся к дому, надел пиджак и пожелал всем спокойной ночи. Купер пожал мне руку, извинившись за то, что подает ладонь в бинтах.

– Был рад познакомиться с вами, новым членом нашей команды, – сказал он.

– Взаимно.

– Спокойной ночи, господин Лукас, – произнес Уинстон Гест. – Полагаю, мы еще увидимся на борту „Пилар“.

Доктор никак не мог отдышаться. Он лишь кивнул мне.

Пэтчи Ибарлусия улыбнулся и стиснул мое плечо.

– Стаканчик виски на сон грядущий, Лукас? – предложил Хемингуэй. Его лицо было серьезным.

– Нет, – ответил я. – Спасибо за ужин.

Я вернулся во флигель, надел темные слаксы и свитер, вынул из рюкзака маленький фонарик и пробрался к „свиному забору“ и шоссе. Совсем недавно на влажной траве у обочины стоял автомобиль. Несколько ветвей кустарника были сломаны. В грязи у подножия забора я нашел латунную гильзу, сверкнувшую в свете моего фонарика. Судя по запаху, считанные минуты назад из нее была выпущена пуля.

Я вернулся к усадьбе и остановился в темноте у террасы, на которой Хемингуэй и его гости продолжали негромко смеяться и беседовать, пока наконец Купер не отправился спать.

Ибарлусия увез доктора на красном „Родстере“. Чуть позже Гест уехал на „Кадиллаке“. Свет в финке продолжал гореть еще минут двадцать, потом лампы погасли.

Я затаился во мраке под манговыми ветвями у темных стен флигеля, прислушиваясь к звукам тропической ночи, жужжанию насекомых и голосам птиц. Некоторое время я размышлял о писателях, актерах, мальчишках и их играх, потом выбросил все мысли из головы и стал ждать, превратившись в слух.

Я лег спать вскоре после рассвета.

Глава 8

В понедельник утром Хемингуэй отвез нас в портовый город Кохимар, где стояла на якоре его яхта „Пилар“. Уинстон Гест, Пэтчи Ибарлусия и кубинец Грегорио Фуэнтес, первый помощник и кок Хемингуэя, уже ждали нас там, готовые к отплытию. Судя по взглядам, которые искоса бросали на меня спутники, и по ноткам в голосе Хемингуэя, они собирались устроить мне испытание.

Хемингуэй велел мне одеться к морскому походу, и я натянул матросские веревочные туфли, шорты и синюю рабочую блузу. На Хемингуэе были мешковатые короткие брюки, испанские сандалии, в которых он явился в посольство в прошлую пятницу, и рваная рубашка с обрезанными рукавами.

Фуэнтес, его помощник, оказался худощавым, загорелым дочерна мужчиной с прищуренным взглядом и коротким энергичным рукопожатием. В этот день он надел черные штаны, свободную длинную белую рубаху навыпуск и ходил босиком.

Гест красовался в бурых слаксах и рубашке с коротким рукавом в бело-желтую полоску, подчеркивавшей розовый оттенок его кожи. Пока мы поднимались на борт, он переминался с ноги на ногу и звенел монетками в кармане брюк. Ибарлусия оделся, как матадор в выходной день, – на нем были облегающие белые брюки и дорогой хлопчатобумажный свитер.

Пока Хемингуэй показывал мне судно и отдавал команды к отплытию, я не мог отделаться от мысли о том, насколько пестро выглядит наша компания.

Осмотр яхты продолжался недолго – писатель спешил выйти в море, пока сохраняется хорошая погода, – но все же я почувствовал, как Хемингуэй гордится своей яхтой.

На первый взгляд „Пилар“ не производила особого впечатления. Двенадцати метров длиной, с черным корпусом и зеленой палубой, она мало чем отличалась от сотен яхт для развлечений и рыбной ловли, которые можно встретить на причалах Майами, Сент-Питерсберга или Ки-Уэст. Однако, взойдя на борт и шагая вслед за писателем к мостику, я заметил, что кормовой кубрик отделан лакированным деревом, а на приборной панели, рядом с рукоятками дроссельных заслонок и рычагом переключения передач, укреплена бронзовая табличка, гласившая: