Колокола Бесетра

— Дочь и зять отказались от него, якобы ради детей. Но он совсем безобидный. Мне рассказывали, что в воскресенье он сбежал из Жуанвиля, где у них есть маленький домик, и неизвестно каким образом вернулся сюда. Его обнаружили сидящим на своей бывшей кровати, которую уже занял другой больной, и отправили назад…

Парикмахер бреет Могра. М-ль Бланш открывает шкаф и достает голубой халат с белой каймой, который Лина положила в чемодан вместе с пижамами. Затем она ставит у кровати его домашние туфли, уходит и возвращается вместе с санитаром, которого Могра никогда не видел и который приветствует его, поднося руку к белой шапочке, словно это форменное кепи. Наверно, какой-нибудь бывший унтер-офицер. Во всяком случае, с виду похож на такового и с первого взгляда вызывает у Могра антипатию.

— А в чем, собственно?.. — пробует он протестовать.

— Разве профессор не сказал вам вчера, что вам уже пора учиться стоять?

Его облачают в халат, на ноги надевают тапочки. Санитар своей мускулистой рукой обнимает его за плечи, м-ль Бланш помогает — и вот Могра уже стоит на полу, объятый ужасом, испытывая головокружение от того, что ему нужно опираться на собственные ноги.

— Тверже, тверже… Не бойтесь… Упасть вы просто не можете…

Дверь отворяется. Это старшая медсестра. Вся сцена расписана заранее, если только это не процедура, обычная для всех парализованных. Первый день второй недели!

Теперь его поддерживают лишь под руки — санитар с одной стороны, м-ль Бланш — с другой.

— Умница! — изрекает старшая медсестра таким тоном, словно заставляет пуделя служить. — Обопритесь хорошенько на обе ноги. Это очень важно…

Для того чтобы она смогла поскорее от него избавиться? Могра терпеть не может, когда к нему прикасаются мужчины, поэтому присутствие санитара его бесит. Злится он и на пожилую женщину, которая внимательно за ним наблюдает и даже начинает ощупывать его икры.

Он стоит лицом к окну. В таком положении видны и другие части строений, несколько деревьев в уголке двора.

— Еще немножко, — говорит старшая медсестра.

Затем она уходит, оставляя дверь распахнутой настежь. Но тут же возвращается, катя перед собой кресло на колесиках, обитое потертым кожзаменителем, с сиденьем, продавленным задами множества больных.

Так вот в чем заключается их сюрприз! Вот они, большие перемены первого дня второй недели! Он старается ничем не выдать своей растерянности, но находящееся совсем близко лицо м-ль Бланш, которое еще миг назад светилось, словно готовое разделить его радость, внезапно темнеет.

— Вы не рады, что выбрались из кровати?

Санитар поднимает Могра, и вот он уже сидит в кресле: его руки лежат на подлокотниках, полусогнутые ноги упираются в приступку.

Должно быть, у них принято ставить кресло с больным у окна. Чтобы он мог отвлечься!

М-ль Бланш смотрит на него чуть ли не с мольбой.

— Я была уверена, что вы…

Он благодарит ее взглядом и делает вид, что разглядывает двор, который на самом деле почти не видит. Санитар уходит. Старшая медсестра, похоже, ждет от него слов благодарности, но напрасно.

Ему кажется, что он начинает крениться на правую сторону, что его тело наклоняется все больше и больше, что он вот-вот опрокинется вместе с креслом.

М-ль Бланш кладет свою ладонь ему на руку.

— Вы скоро привыкнете…

Он заставляет себя повернуть к ней голову и улыбнуться.

— Благодарю.

Глава 10

Записная книжка не красная, как та, что лежит в отеле «Георг V». Обложка у нее из зеленовато-серого дермантина, бумага шероховатая. Специально ли м-ль Бланш выбрала самую простенькую? Если да, то она молодчина, он ей за это благодарен.

Могра сразу же отыскивает страничку, на которой стоит: «Вторник, 2 февраля», и рисует на ней красный крестик. Колеблется, добавить еще что-нибудь или нет, и в конце концов с чуть горькой улыбкой пишет левой рукой слово «судно». Слово, которое всегда было ему отвратительно. Не зря он написал именно его, а не «уборная» или, скажем, «писсуар».

Крестиками помечает он и следующие дни — 3, 4, 5, 6, 7, и 8 февраля. И больше ничего. Он чувствует иронию, которая заключается в контрасте между пустыми половинками страничек с маленьким красным крестиком и напечатанными сверху числом и днем недели.

Он ничего не написал именно потому, что все эти дни были слишком насыщенны. Могра не в силах подвести итог часам, проведенным в постели, потому что все идет в счет, все одинаково важно — и легкое прикосновение волос медсестры к его щеке, и шаги в коридоре, и кругами уходящий в небо колокольный звон, и силуэты за стеклом двери, и визит Одуара или Бессона, и, наконец, его мысли — порой расплывчатые, а порой такие сжатые, словно это уже не мысли, а их стенографическая запись.

Маленький крестик. Так будет лучше. Потом — а ему кажется, что это «потом» все же наступит, — этого будет достаточно. Хотя не исключено, что он ничего не поймет и просто пожмет плечами.

Этот день так же насыщен событиями, как и предыдущие, даже больше. И тем не менее Могра подытожил его в нескольких словах: «Однако они живут».

Затем, чуть подумав, с легкой улыбкой добавляет: «Трубка».