Колокола Бесетра

– Он слишком много работал. Совершенно себя не щадил.

– В последнее время казалось, что он торопится жить, словно у него было какое-то предчувствие...

Бессон не преминет сообщить точку зрения медика.

– Давление у него было высоковато, я предупреждал. Просил, чтобы он не принимал так близко к сердцу редакционные дела.

– Что теперь будет с Линой?

Они обменяются понимающими взглядами. Всем известно, что Лина несчастлива и ее пристрастие к алкоголю похоже на медленное самоубийство.

Станут ли они обсуждать Лину?

– Как ты думаешь, он ее любил?

– В любом случае готов был сделать для нее невозможное.

– По-моему, она всегда была несколько неуравновешенна.

– Славная девочка...

– Он пытался сделать с ней то же, что в свое время с Марселлой, вылепить по своему образцу.

– Кстати, а как поживает Марселла?

– У нее сейчас турне. Такое впечатление, что она не стареет.

– Ей немногим больше сорока пяти.

– Пятьдесят два. Она на два года моложе его. Я помню, как у них родился ребенок. Они жили тогда очень бедно, и вместо детской кроватки малютка спала в ящике от комода.

– У них же девочка, да?

– Она родилась калекой.

– Они всегда говорили о ней очень неохотно...

Долго в таком тоне они говорить не будут. Разговор быстро перейдет на вина, на только что поданное блюдо, на пьесу Жюльена Мареля или последнюю защитительную речь Клабо, на скорые выборы в Академию, куда прочили Бессона д'Аргуле за его книги о Флобере, Золя и Мопассане, хотя он уже является членом Парижской Академии наук.

Стоит ли ради всего этого жить? Жить для чего? Ради газеты и двух еженедельников, которые угождают низменным вкусам публики, ради поста председателя административного совета на радио?

Ради воскресных приемов в Арневиле, которые очень похожи на завтраки в «Гран-Вефуре», только не такие интимные и на них больше говорят о политике и финансах?

Ради апартаментов в отеле «Георг V», несмотря на роскошь, таких же безликих, как какой-нибудь вокзал или аэропорт?

Пользуясь тем, что м-ль Бланш еще не вернулась, Мигра продолжает мысленно перелистывать свой альбом с картинками и снова наталкивается на изображение деканского порта в утро прибытия "Святой Терезы – черно-белую, вернее, черно-серую картинку. В альбоме есть и цветные, но сегодня к нему упорно возвращается именно эта набережная Бериньи – быть может, потому, что она особенно важна для него и после многих лет все еще очень близко связана с его теперешней жизнью. Его жизнью? Если бы слушались лицевые мускулы, он бы попробовал улыбнуться. И вовсе не обязательно с иронией. Скорее, с нежностью к молодому человеку в грубом пальто, который отпустил усики, чтобы казаться значительнее.

Сцена кажется ему совсем близкой. Время промелькнуло быстро, и теперь хотелось бы выяснить, что все же у него осталось.

В большой палате завтракают. Впечатление довольно внушительное: никто не разговаривает, и слышится лишь звяканье вилок и ложек о тарелки.

Медсестры в своей комнате, должно быть, болтают о больных, а поскольку он человек в Париже известный, наверное, расспрашивают м-ль Бланш.

Жалуется ли она, что он не выказывает ни желания ей помочь, ни признательности? Посвящает ли она их в некоторые интимные подробности насчет его тела или поведения?

"К чему? – думает он снова, как когда-то на пристани в Фекане.

Впрочем, под одеялом хорошо; солнечный луч уже дошел до угла палаты, через форточку врываются струйки свежего воздуха.

Но радости, увы, приходит конец. Он узнает шаги медсестры. Она чуть приостанавливается, чтобы закурить сигарету, и еще, вероятно, для того, чтобы придать лицу веселое выражение, что тоже входит в лечение.

Войдя в палату, она шутит:

– Ну как вы без меня не скучали? Вам ничего не понадобилось?

Не спрашивая, она снимает салфетку, закрывающую судно, поднимает одеяло и ставит сосуд ему между бедер. Даже это теперь от него не зависит!

Первый сеанс пассивных упражнений, предписанных профессором Одуаром, разочаровал. Он не ждал никаких терапевтических чудес, но все упражнения заключались в том, что сестра приподняла его плечо на несколько сантиметров над постелью и опустила на место, потом проделала то же самое с предплечьем, кистью и парализованной ногой. Поначалу в его глазах невольно появляется испуг перед неизвестностью, но м-ль Бланш его успокаивает:

– Не бойтесь, я обещаю, что ничего плохого с вами не случится.

Она садится на край кровати и начинает заниматься его правой ногой. При этом она откидывает одеяло, и его член оказывается на виду. Его смущение усугубляется тем, что, несмотря на полное отсутствие каких-либо эротических мыслей, начинается эрекция – вероятно, по чисто механическим причинам. Сестра делает вид, что ничего не замечает. Словно преподаватель гимнастики, она считает движения:

– Пять... шесть... семь... восемь...

После двенадцатого раза она снова укрывает его одеялом.

– На сегодня достаточно. Вы не устали?

Могра отрицательно качает головой.

– Хотите, я дам вам бумагу и карандаш?