Колокола Истории

В конце прошлого века три человека прозрели социальную суть грядущего столетия. Это были Фрейд, Тард и Ле Бон. Из них только Фрейд по ряду причин (включая и то, что связал массовую психологию с проблемами пола) приобрел известность. Тард и Ле Бон оказались почти забытыми. Правда, их хорошо знал и внимательно читал тот, кому положено было читать и знать работы о поведении толпы и кого, напротив, вопросы пола интересовали меньше. — Ленин. И если в «длинные двадцатые» (1914–1934) Тарда и Ле Бона вспомнили: европейцы — столкнувшись на улицах своих городов с коммунистами и фашистами, американцы — оказавшись лицом к лицу с гангстерами и мобстерами, то позднее о них опять забыли и — надолго. А зря. Эти двое поняли многое, в частности то, как хрупка прежняя, оставшаяся от раннеиндустриальной («опасно-классовой») эпохи институционально-организационная и идейно-ценностная форма организации производства и общества.

Бурно развивавшаяся на рубеже XIX–XX вв. промышленность создавала новые формы организации производства скорее путем рекомбинации, чем качественных прорывов (последние, повторю, возможны лишь при условии революции в самом производстве, что и произошло впоследствии в НТР). Но и этого вполне хватало для того, чтобы потребовать иной, новой формы организации функции капитала, коли уж нельзя революционно-производственным путем изменить субстанцию. Этого же требовали и сдвиги в непроизводственной сфере, вне сферы материального производства. Возникла кризисная ситуация. По сути это был кризис субстанционального капитализма, того, что К.Поланьи красиво, но неточно назвал «цивилизацией XIX в.». В чем он проявился? Прежде всего, в кризисе «саморегулирующего рынка», в мировом экономическом кризисе 1893–1896 гг., ставшем «последним поклоном» мирового экономического спада 1873–1896 гг., в начале упадка гегемонии Великобритании в мировой экономике.

И первыми это почувствовали — и испугались — сами англичане. Уже с 1870–1880-х годов (!) они начинают опасаться германского вторжения, создают новые спецслужбы. Все это порождает атмосферу тревоги и неуверенности. И такое состояние характерно не только для Великобритании (хотя особенно для нее — было что терять), но и для всей Европы. Что-то меняется в настроении. Среди бодрых мелодий оркестра XIX в. сначала щемяще, а потом все тревожнее звучит виолончель. К концу XIX в. чувство тревоги совершенно очевидно. А ведь всего лишь за 20–25 лет до конца XIX в. уверенность, оптимизм и вера в прогресс казались непоколебимыми. Достаточно сравнить четыре самых известных романа Жюля Верна, написанные в середине 1870-х годов, и четыре самых известных романа Герберта Уэллса, относящихся к середине 1890-х годов, чтобы в полной мере ощутить разницу социальной и культурно-психологической атмосферы. Перефразируя Маркса и Энгельса, можно сказать: к концу XIX в. стало ясно — Функция бродит по Европе и миру, Функция капитала.

Социальные системы отреагировали на вызов функции капитала по-разному, но во всех случаях — в сфере функциональных форм. Промышленная стадия развития материального производства максимально ограничивала возможности решения противоречия на уровне субстанции. Первой реакцией социальных систем было резкое — трех-четырехкратное — увеличение численности бюрократии. Именно бюрократический взрыв на рубеже XIX–XX вв., представлявший собой самое настоящее наступление государства на общество, привлек внимание братьев Альфреда и Макса Веберов к проблеме этого социального слоя. За какие-то 20–30 межвековых рубежных лет численность бюрократии на Западе увеличилась в 3–5 раз!

Другой формой ответа на вызов социальной функции капитала стало формирование различных тайных организаций, «серых сообществ» (термин А.Мэнка), как легальных, так и нелегальных. С одной стороны, это бурный рост в последней трети XIX в. тайных полиций, спецслужб; с другой — зеркальный и синхронный процесс формирования тайных революционных групп и организованной преступности. Именно нелегальные и полулегальные организации стали формой развития большевизма, фашизма и национал-либерационизма, т. е. тех движений и структур, которые и воплотили впоследствии организацию и/или господство функциональных аспектов капитала над субстанциональными в сфере власти, политики, т. е. вне сферы материального производства в строгом смысле этого слова. Это были острые и крайние способы решения крайне острой проблемы. Агент спецслужб, гангстер и революционер сделаны из одного теста, которое замесили в последней трети XIX в., а выпекли в самый канун XX. И катятся с тех пор эти «колобки» по XX в. в темных очках, кожаных куртках, с автоматами в руках. Революционно-агентурно-криминальный трилистник, разработка социальной антропологии которого стоит на повестке дня, — фантастически интересная тема, но в данном случае нас она интересует как иллюстрация к одной из форм выхода функции капитала из-под контроля субстанции и возникновения в связи с этим проблемы контроля над этой функцией ее укрощения.