Колокола истории

Ах, как недальновидны аплодирующие смерти коммунизма и полагающие, что вслед за этим открывается дверь в светлое капиталистическое будущее — нужно только дернуть за веревочку. Дверь-то открывается, но куда? И кто там, за этой дверью? Героиня одной сказки, словно по иронии судьбы носившая шапочку красного цвета, дернула. «Гамлетовским» — и последним — вопросом этой героини был: «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?» А счастливый конец вопреки всему — это только в сказках.

Так что же, учение о «партии нового типа» (и «всеобщая организационная наука»), теория относительности и абстрактное искусство — это «знаки на стене» не только капитализма, но и Европейской цивилизации? Символы того, что время не только капитализма, не только Современности, но и Европейской цивилизации изогнулось, сплющилось и потекло, подобно часам на картине Дали? Похоже. Но это совершенно особая тема. В любом случае: кризис капитализма — вызов, брошенный Историей Европейской цивилизации, господствующим группам современного Запада. Да и не только Запада, но и России. Здесь мы и они «скованные одной цепью». Но об этом позже.

Таким образом, коммунизм помимо прочего есть компромисс между Капиталистической Системой и Русской Системой по поводу евразийского пространства, которое капитализм в начале XX в. не мог освоить и взять, но и не мог оставить и отбросить. А самодержавие в начале того же века достигло предела в структуризации этого пространства и уперлось в комплекс неразрешимых для него вопросов. В этом смысле коммунизм стал результатом стихийного совместного творчества двух систем — Капиталистической и Русской — в поисках решения очень русской — но не России, а капитализма — проблемы: «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Коммунизм и стал этим «туда и что».

Но если копнуть глубже, то коммунизм — это результат творческого компромисса на костях населения не только между двумя названными системами, но и между теми, что лежат под ними, служат фундаментом. Речь идет о компромиссе между Глубинной Евразией (Heartland) и Прибрежным Поясом, между социальным пространством и социальным временем Старого Света. Скуластый, с азиатским прищуром гениальный русский европеец Ленин — одновременно субъект, символ и памятник этому творческому компромиссу, который свел воедино две системы. Но сами эти системы суть лишь верхушки двух исторических айсбергов Евразии, о самом существовании которых как исторически значимых, как обладающих особыми и различными пространственно-временными характеристиками и организациями, мы начинаем узнавать лишь сейчас, когда, похоже, стаивают верхушки айсбергов (потому-то исчез результат компромисса между ними) и становятся более различимыми те семь восьмых, что скрываются под водой истории.

XX

Итак, коммунизм прямо, а фашизм и welfare state косвенно, помимо всего прочего (поскольку их суть и действия не сводятся лишь к этому), выполняли для капитализма ту функцию, которую в XVIIXVIII вв. выполнял Старый Порядок. Функцию, в которой в течение счастливого (18151871) периода жизни субстанционального капитализма (18151914/1917) не было столь острой нужды. Можно сказать что, по крайней мере, логически, коммунизм это Старый Порядок, вынесенный за рамки исторического ядра капитализма и обращенный против самого капитализма. Но с использованием той идеологии, которая в самой Европе была направлена именно против Старого Порядка! То есть нечто вроде антикапиталистической изнанки Старого Порядка. А раз изнанка, значит все логично: низы господствуют над буржуазией; да и раннеиндустриальность коммунизма как нельзя лучше соответствует Старому Порядку.

В течение 5070 лет коммунизм, фашизм (затем welfare state) и национал-либерационизм каждый по-своему, прямо или косвенно решали в мировой системе капитализма на уровне власти, политики, государства, в социальной и духовной сферах ту проблему, которую капитализм не мог решить на уровне материального производства, до тех пор пока оно было промышленным, индустриальным; пока функциональные аспекты капиталистического производства не имели адекватной формы, носителя в самом материальном пространстве, а потому их полем была прежде всего внепроизводственная сфера, социальные и духовные производительные силы. В течение указанного срока они в целом хорошо справлялись со своей задачей. Ну а время с середины 40-х годов и почти до середины 70-х годов стало периодом полного расцвета социал-функционалов и их соответственных «измов». В этом смысле XX в. был веком не только массового общества, но и «глобального социализма». Впрочем, это две стороны одной медали.