Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

Срамнову пододвинули стул, он сел. Следующие полчаса он рассказывал Совету как всё произошло, стараясь не упустить ничего, припоминая подробности и каждый шаг, сделанный группой с утра. Пока рассказывал, с крыльца передали блюдо с пирогами и банку молока. Рассказывая, Фёдор уплетал эти превосходные пироги с капустой, чавкая и прихлёбывая прямо из банки. Отец Паисий, наблюдая за его трапезой, улыбнулся — слава Богу, такое пережил, а аппетит не утратил — крепкий мужик. Закончил он свой рассказ инцендентом с Неклюевым на русинской заставе, и рассказав, спросил:

— Как он, кстати, Неклюев-то? Лично я сожалею о произошедшем, чёрт на гнев попутал. Однако, с другой стороны, он тоже хорош был. Надо бы навестить его, что-ли…

— А ты сам меньше гневу волю давай! — проскрипел, молчавший до этого старый отец Александр. — Следи за собой-то. Гнев да гордость — первые грехи что человека губят. От них беды лютые среди людей.

— Ты за него не переживай, за Неклюева. — ответил ему Валера. — Как я слышал — по делу ты ему укатал. Повнимательнее будет за помелом своим следить. А то волю взял: как что не по-евоному — так по-матушке посылает всех. Наука будет. Теперь заживает, как на собаке — глядишь, через недельку снова языком чесать начнёт.

Слушая Паратова, отец Паисий покачал головой:

— Валера. Сам-то за языком не следишь.

— Да грешен, батюшка. Так я не раз говорил уже об этом ему, а всё как с гуся вода. Привык он так с людьми — гавкать. Но Бог не Тимошка…

— Не Тимошка, это точно. Подумай об этом. — осадил Валеру батюшка.

— Ладно, товарищи. — прервал его наставления Русков. — Не об этом речь теперь. Федю Срамнова мы послушали с вами. Ну что — худо вспоминать, но вышло всё так, как я и предупреждал. Был ведь разговор, батюшка?! — глянул он на отца Паисия.

— Был. — кивнул тот. — Пытался ты осадить Григория, Пётр Василич. Словно в воду глядел — по твоим словам всё и вышло.

— Вот. — поднял указательный палец Русков. — Только не говорите, что сглазил — не верю я в это. А я-то тут в Кушалино всю жизнь прожил, и дела наши насквозь все знаю. И всё при колхозе — а ведь тогда люди неглупые работали. И всё было. А теперь разор на Селе — и не только оттого, что Конец Света, а и от другого — не знают люди с чего начать и чем закончить. А я — знаю! Есть план у меня, как всё устроить нам… Только теперь получается, по старым правилам, вроде как главным я остался. Вот Гришка начудил… Давайте теперь, пока все в сборе, вот с чего начнём: определим, как Селом управлять станем. За тыщу душ народу за нами — не шутка. Времени нет — хозяйство в упадке, а на носу зима. С Григорием я спорил — не с Твери нем жить нужно с мёртвой, а со своей земли. Давайте решать — как жить дальше?!

Поднялся отец Паисий:

— Всё верно говоришь, Пётр Василич. Это теперь важнейший вопрос. Что сам скажешь — чувствуешь в себе силы Совет возглавить?

— Дык не в том вопрос — есть или нету. — развёл руками Русков. — В другом дело: а кто кроме меня? Назовите такого.

— Я считаю — нехай Пётр Василич старостой. — встал с кепкой в руке старик Колычев. — А мы всем миром постараемся.

Совет загудел, люди заспорили. Фёдор дожевал последний пирог и запил остатками молока.

«Русков пусть старшим! За него стоим!» — галдели люди с мест.

— Так не решим! — поднял руку отец Паисий. — Кто против кандидатуры Петра Василича — пусть скажет. — Повисла тишина.

Оглядев собравшихся, Русков кивнул:

— Ладно. Раз доверяете — постараюсь не подвести. А коли так, то вот первое дело такое: надобно весь народ на Селе и по деревням переписать. Знаю, приезжие все регистрировались вроде. А где теперь искать? — занимались-то этим Гришины люди. А они теперь все… Думаю, перепись провести надо заново. Вроде как, больше-то уж и не появляются новые люди. Пора подвести итог — сколько народу у нас. Это надо сделать, чтобы ясно понять — как кормить всех и как на работу поставить. А вот и другое предложение: провести обратно коллективизацию.

На эти слова Рускова в комнате поднялся гомон, ропот. Как — обратно в колхоз?! Спор возник, словно торнадо — в клубах дыма, в лучших традициях Григориева правления, невзирая на присутствие духовных во главе с Настоятелем, в ход пошли все аргументы, сдобренные криком, руганью промеж собою, матом. Уже одно слово — «коллективизация» — била по головам сельчан, стойно молота. Хотя, если взять вот так, и спросить каждого — а что конкретно ты можешь о колхозе сказать критичного, только аргументировано давай, без эмоций — мало что конкретного каждый смог бы сказать. Русков понимал, какую бурю вызовут его слова, потому и выдал — как на духу; а теперь сидел на своём месте, не вслушиваясь в словесную бурю, и делая вид: ох, хорошо знал старик своих земляков! Ругались, спорили до усрачки — минуло минут сорок, и свеженазначенный староста взглянул на часы, грузно поднялся, хлопнув по столу кулаком: