Колокола (пер.Врангель)

— Отлично! — сказалъ Тоби. — И меня нисколько не удивитъ если она поцѣлуетъ отца Мэгъ, правда Лили? Вѣдь я отецъ Мэгъ!

Велика была радость Тоби, когда прелестная дѣвочка, конфузясь, подошла къ нему и, поцѣловавъ его, стремглавъ кинулась къ Мэгъ и повисла у нея на шеѣ.

— Она мудра, какъ Соломонъ, — сказалъ Тоби. — Мы пришли… нѣтъ… мы не… Я не знаю, что и говорю. Мэгъ, дорогая, что я хотѣлъ сказать?

Мэгъ не спускала глазъ съ Ферна, который склонился надъ ся стуломъ, отвернулъ въ сторону лицо и ласкалъ головку ребенка, на половину скрытую въ складкахъ ея одежды.

— Вѣрно! вѣрно! Я совершенно потерялъ голову сегодня вечеромъ и самъ не знаю, что говорю. Билль Фернъ, пойдемте со мною! Я вижу, что вы умираете отъ усталости и падаете отъ сна Пойдемте со мою!

Незнакомецъ, все еще склоненный надъ стуломъ Мэгъ, продолжалъ играть кудрями ребенка. Онъ не проронилъ ни слова; но въ его загрубѣлыхъ пальцахъ, сжимающихъ и выпускающихъ чудные волосы ребенка было столько нѣмого и выразительнаго краснорѣчія!

— Да, да! — продолжалъ Тоби, безсознательно отвѣчая на чувства дочери, такъ ясно выраженныя на ея лицѣ,- уведи ее, дочь моя, и уложи ее. Такъ. Ну, а теперь Билль, я покажу вамъ, гдѣ вы будете спать. Не могу сказать, что бы это было роскошное помѣщеніе; это ничто иное, какъ сѣновалъ! Но я всегда повторяю, что одно изъ преимуществъ жизни въ конюшнѣ, является обладаніе сѣноваломъ; и пока эта конюшня и сарай не будутъ сдаваться дороже, чѣмъ мы платимъ теперь, мы будемъ продолжатъ жить въ нихъ, благодаря дешевизнѣ. Тамъ наверху есть очень много хорошаго сѣна и кромѣ того сѣновалъ опрятенъ, какъ… Да, довольно сказать, что руки Мэгъ побывали тамъ: это вѣдь все! Побольше бодрости, мой другъ! Не падайте духомъ! Утро вечера мудренѣе, говоритъ пословица.

Рука, снятая съ головы ребенка, дрожа, встрѣтила руку Тоби, который, не переставая болтать, повелъ его съ такою нѣжностью и заботливостью, будто онъ тоже былъ ребенокъ.

Вернувшись ранѣе Мэгъ, онъ нѣсколько мгновеній простоялъ у двери ея комнаты, внимательно прислушиваясь. Маленькая дѣвочка, прежде чѣмъ заснуть, шептала слова молитвы, такой же простой и наивной, какъ она сама. А когда она помянула имя своей милой, милой Мэгъ — такъ она говорила — то Тоби услыхалъ, какъ она остановилась и спросила имя отца Тоби, чтобы помолиться и за него.

Прошло нѣсколько мгновеній, пока добрый старичокъ настолько овладѣлъ собою, что былъ въ состояніи растопить хорошенько каминъ и придвинуть къ нему стулъ. Но когда онъ это сдѣлалъ, когда поправилъ лампу, то вытащилъ изъ кармана газету и началъ читать. Сначала, онъ никакъ не могъ сосредоточить на ней своего вниманія, перескакивалъ съ одного столбца на другой, но наконецъ углубился въ нее, и лицо его приняло грустное и серіозное выраженіе, такъ какъ эта несчастная газета, вновь натолкнула Тоби на безнадежныя размышленія, не дававшія ему покою въ продолженіе всего дня и особенно больно и остро ощущаемыя имъ, вслѣдствіе всѣхъ тѣхъ событій, свидѣтелемъ которыхъ ему пришлось быть. Внезапно охватившая его симпатія къ его новымъ друзьямъ и забота о нихъ, на время, будто, разсѣяли его; по какъ только онъ остался одинъ, да еще подъ впечатлѣніемъ только что прочитанной газеты, переполненной лишь сообщеніями о безконечныхъ насиліяхъ и преступленіяхъ, гнетущія мысли опять охватили его. Находясь въ подобномъ тяжеломъ настроеніи, онъ, какъ разъ, напалъ на описаніе (и оно далеко не было единственное) возмутительнаго поступка одной женщины, которая подъ вліяніемъ отчаянія, посягнула не только на свою жизнь, но и на жизнь своего ребенка. Подобное нечеловѣческое преступленіе до такой степени возмутило душу Тоби, переполненную любовью къ своей Мэгъ, что онъ выронилъ газету и въ ужасѣ откинулся на спинку стула.

— Безчеловѣчная и жестокая мать! — воскликнулъ онъ. — Безчеловѣчная и жестокая мать! Лишь люди, рожденные порочными, лишенные сердца, не имѣющіе никакой достойной цѣли, могутъ совершать подобнаго рода преступленія. Все, что я слышалъ сегодня, лишь подтверждаетъ мою справедливую мысль, слишкомъ хорошо доказанную! Да, мы уже родимся порочными!

Куранты отвѣтили на его слова такъ внезапно, громко и звонко, что ихъ оглушающіе голоса, казалось, пригвоздили его къ стулу.

Но что говорили они?

— Тоби Вэкъ, Тоби Вэкъ, мы ждемъ тебя Тоби! Тоби Вэкъ, Тоби Вэкъ, мы ждемъ тебя Тоби! Приди взглянуть на насъ, приди взглянуть на насъ! Приведите его къ намъ, приведите его къ намъ! Поймайте его, поймайте его! Разбудите его, разбудите его! Тоби Вэкъ, Тоби Вэкъ, дверь растворена настежь, Тоби! Тоби Вэкъ, Тоби Вэкъ, дверь растворена настежь, Тоби! — Потомъ, какъ бы въ бѣшеномъ порывѣ, они начинали звонить еще громче, еще сильнѣе и ихъ гармоничные аккорды отдавались эхомъ въ полуразрушенныхъ известковыхъ и кирпичныхъ стѣнахъ.