Колокола (сборник)

— Да!.. Значит, у тебя, как и у твоего отца, отработанный вкус?.. А кого ты любишь больше всего?..

— Пастернака... Цветаеву... Из молодых — Юнну Гравиц.

— И хороший поэт эта Юнна Гравиц?

— Обещающий. Но пока она печаталась только в «Юности».

— Надо бы подписаться на «Юность». Ну что ж... Может быть, ты расскажешь мне в двух словах, что с твоим братом, Кира?

— Он родился... То есть не совсем так... Он говорит немного. Мы научили его говорить.

— Кто именно?..

— Я и Кешка. И детский сад для глухонемых. Кешка — это мой старший брат.

— Значит, ты не самая старшая из детей?

— Я старшая. Кешка идет за мной.

— Все дети у вас здоровы?

— Да... Младший, Сашка, тоже, может быть, родился здоровым. Родился он семимесячным, а когда ему было два года — он заболел. У него был ужасный жар. Вот тогда, мне кажется, это случилось... Мама вообще не хотела, чтоб он родился.

Женщина слушала не перебивая, чуть сощурив глаза. Помолчали.

— Отчего ваш институт называется «Дефектологический»? Кто же хочет быть дефективным? Сами подумайте!.. И вообще все не так берутся за дело... Я бы...

— Очень правильно, Кира. Твои соображения — соображения гуманиста. За границей таких детей называют «особыми». Они действительно отличаются от других, но часто оказываются наделенными замечательными способностями... У нас, к сожалению, нет времени для более пространного разговора. Ты очень любишь братишку?

— Больше всех! — И в потупленных глазах Киры сверкнул недобрый огонь. — Иногда я смотрю на него, и мне хотелось бы отомстить. Всем! Всем! Я знаю, что это глупо, несообразно... Но я так чувствую и все спрашиваю и спрашиваю себя: «Почему же он?.. Вот именно — он... Почему?.. Почему?..» Это такая большая беда... Иногда мне кажется...

— Полно, Кира. Полно, дружок... Жизнь — величайший дар, даже в тех случаях, когда человеку приходится испытывать всяческие страдания. А глухонемые — они жизнерадостны.

— Нет! Уж лучше вовсе не жить...

— Юность, Кира, легко расшвыривает богатства — свои и чужие. Наивно, что зрелые люди завидуют юности...

— Скажите, пожалуйста, вы заметили, что люди вообще не умеют думать? Они любят брать друг у друга — готовенькое.

— Нет, признаться, я этого не заметила... У тебя серьезные основания, Кира, быть зачисленной в Дефектологический институт. Я думаю и, более того, уверена, что ты бы работала хорошо... Но прикинь — смею ли я сделать выбор по внутреннему своему чувству!.. Вот если ты была бы студенткой, хоть вечернего факультета... Кстати, время еще не упущено. Ты могла бы попробовать... Конкурс в этом году большой, но что-то мне говорит...

— Лгать не стану... Не буду держать экзаменов. У меня на это есть веские основания.

— Не хочу быть назойливой. Подумай. Решишь сама.

— Я уже решила. Решила твердо. Значит, вы меня не берете?

— Нет. К сожалению, сейчас зачислить тебя не смогу... А кстати, тебе известно, что здесь зарплата невелика? Шестьдесят рублей. Может быть, это покажется маловато твоим родителям?

— Да что вы! Папа вообще и думать о том не думает, чтобы я работала. Он и мама хотели, чтоб я училась. Именно я... Мы... В общем, мы не нуждаемся. У нас даже квартира кооперативная. У меня отдельная комната. Но жить со своими я не хочу. И не буду... Мать третирует мое право на самостоятельность...

— Ага, — ответила женщина. — Разумеется, очень обидно, если тебя третируют. По-видимому, перед тем как тебя зачислить, мне бы следовало поговорить с твоими домашними. С отцом или с матерью?

— Нет!.. Прошу вас. Я этого не хочу. Мне семнадцать... Своей судьбой я распоряжусь сама.

— Ну что ж... Понимаю, Кира. До свиданья. Рада была с тобой познакомиться...

— Я тоже! — улыбнувшись, сказала Кира и, опустив голову, тихо пошла к двери.

Когда, открывая дверь, она оглянулась, ученая, словно забыв о ней, продолжала дописывать ту страницу, от которой Кира ее оторвала.

«Отделалась!» — пожала плечами Кира.

— Дружок, — сказала женщина, поднимая голову, — оставь-ка свой адресок у секретаря... И не уходи такая сердитая... Надеюсь, мы еще встретимся. Если захочешь, можешь как-нибудь привести брата.

«СЕКСУАЛЬНАЯ ОЗАБОЧЕННОСТЬ»

— Скажи мне, Кира, по-доброму, как отцу: откуда ты вербуешь толпы этих мальчишек?

— Во-первых, я вовсе их не «вербую»... А во-вторых, в моем возрасте совершенно естественна некоторая сексуальная озабоченность... «Я очень, очень, очень сексуально озабочен. Не до шуток мне те-перь, не до-о стихо-ов...»

— Чего-о-о?!

— «Сексуальная озабоченность»! Не понимаешь?

— Понял! Настолько-то я тяну... Так вот: нет у тебя никакой... такой озабоченности. Все врешь, Вы-ыдумают: «сексуальная озабоченность»!.. Пойди проспись.

Белое солнце стояло над самой головой Киры.

Жара.

Москвичи-служащие, сидя за письменными столами, обмахивались газетами, тетрадями, бухгалтерскими отчетами; в учреждениях посолидней включали электрические вентиляторы. Ветер, бегущий от вентиляторов, вздымал листки на столах.

Осоловев от летнего зноя, взмокшие люди внимательно следили за часовой стрелкой.