Колокола (сборник)

— Да. Я знаю. Но мы как бы что-то вам облегчили, Всеволод. Подарили, что ли... Я отдаю себе полный отчет в преимуществах и недостатках современного воспитания. У меня было много детей... хотя бы даже и не своих собственных. Иногда я удивляюсь «черствости» вашей. Но тут же спрашиваю себя: «А ты?» Может быть, потому, что нет у меня детей, я часто думаю о времени своего детства... Я жил в Москве, в большом деревянном доме, жильцов было много, и, разумеется, были среди жильцов и такие, что воевали. Нам, детям, они казались взрывчатыми и еще, понимаешь ли... В общем, дело не в том... Много ли твой отец рассказывал тебе и твоей сестре о войне и Германии? Ведь он участвовал во взятии рейхстага...

— Не рассказывал ничего... Он человек, как бы это сказать... молчаливый.

— А хвастался он своими заслугами?

— Нет! Я думаю, он их даже не сознавал и не сознает.

— Ну да... У Твардовского сказано: «Подвиг — это долг»... Очень верно... Два года, знаешь ли, я лежал в госпитале, а за два года много чего передумаешь... Выздоровел — пошел в академию... В военную академию... И когда вчера я говорил с твоим отцом, Сева, из его рассказов, человека, надо сознаться, не особенно разговорчивого, я понял, что ты страстно любишь свое дело: архитектуру... Он не так это говорил, не такими словами... Но я понял, что дело твое для тебя не случайное дело, что оно результат и мыслей, и страсти... И еще я понял, что ваша семья живет очень замкнуто... Что твой отец необщителен... Скажи-ка, думал ли ты о том, со сколькими людьми сегодня приходится сталкиваться архитектору? Зодчий — это руководитель постройки, строительства, одним словом... У тебя практически никогда и товарищей не бывало.

— Откуда вы это знаете?

— Я был вчера в институте, Костырик. Был у декана... Я за тебя ходатайствовал... Ты, оказывается, часто пропускал лекции и не участвовал в общественной жизни своего института...

— Это было из-за «халтуры», из-за работы. Я... я старался помочь отцу.

— Все это хорошо, но почему в институте за столько лет... Почему ты никому ни о чем не рассказывал? Почему ты думал, что люди — не люди и тебе не пошли бы навстречу, Сева! Мог же ты, в конце концов, перейти на вечерний?

— Мог бы. Но тогда моим прямым руководителем не был бы Петров. А он ко мне исключительно относился, и я преклоняюсь перед его талантом...

— Значит, ты все же перед кем-нибудь преклоняешься, кроме себя самого?

— Да что вы, товарищ полковник....

— Я — Степан Александрович... И наша беседа — частная. Опять-таки — я в пижаме! Вот ты говоришь мне: «Петров — талант. Я преклоняюсь перед его талантом...» А как сурово складывалась его жизнь?.. Сколько раз он бывал отстранен от работы? Кроме того, талант — это воля, Всеволод. У Петрова была настоящая воля таланта. Быть может, со временем ты станешь таким, как он!

— Нет! Я хочу только то, что смог бы сам.

— Превосходный ответ. Он меня устраивает. Вчера, когда я был в институте у твоего декана, я с ним говорил о том... Одним словом, если ты не защитишь диплома, не получишь высшего образования и не попадешь в так называемое распределение... ты будешь мобилизован... А я не хочу и не могу принять, чтобы служба в армии была для кого-нибудь наказанием. Служба в армии — дело почетное! Дело всех сынов нашей Родины... Прости меня за некоторую высокопарность, но ведь я военный. И гражданин.

— Степан Александрович, мой отец немолод. Я и Катя родились поздно... Тяжко болеет мать... Откуда я знаю, что будет через четыре года!.. Дорога мне будет открыта, все это так... Но особое положение моей семьи... В состоянии ли будет отец работать? А если нет? Как же я совмещу учебу с заботами о семье?