Колокола

В самолете были кресла без всяких столов. И еще в нем были окошки.

Пека сел поближе к окну, чтоб ничего не пропустить. Самолет загудел, загудел, и вдруг побежало от самолета поле аэродрома; и вдруг самолет оказался в воздухе, а под ним — город, весь из огней и разных квадратов, а потом — не стали видны квадраты, а только огни. А потом не стало видно огней, а только большое небо.

И небо было все в облаках.

Они летели над облаками: он, его мама и соломенная корзинка. Виднелась в небе яркая полоса заката. Вспыхнула, загорелась, погасла, и небо вдруг стало черное. Но не было видно в небе никаких звезд, никакой луны.

Они летели к луне, и Пека знал, что они летят на луну, и даже начал немножко поджидать, когда же это они остановятся. А самолет дудел и даже чуточек дрожал от страха.

Мама сказала: «Пека, может, ты наконец выпьешь это проклятое молоко? Я им вся облилась».

Пека не хотел молока, но сказал «хорошо», чтобы угодить маме. Он пил молоко и заедал его кусочком печенья, а пока суд да дело, они летели, летели, летели к луне. Мама тихо запела:

Баюшки-баю.
Уклад да услад,
Улетели филины
В малиновый закат.
Улетели филины,
Остался один,
Остался один на сучочке сидеть.
— Нету, — говорит, — у меня силушки,
Я еще не филин, а филюшка.
Дальше этой рощи никуда не летал,
Чернее этой ночи ничего не видал...

Они летели, летели и прилетели. И купались с мамой в лунном озере — в таком, как было у них на даче. Он купался с черной собакой, которая хорошо плавала. Собака взяла у Пеки из рук пончик и съела его.

Пека:

— Тебе понравился пончик?

А мама:

— Пека, проснись! Пора.

Так сказала мама, и он сразу проснулся, и они с мамой спустились в ночь по той лестнице, которая немножко дрожала.

— Пека, не потеряй шарф, — попросила мама.

И оба зашагали скорей, скорей за тележкой, на которой лежали их чемоданы.

— Пека, давай побежим, — предложила мама.

И они побежали за этой тележкой и встали в очередь.

Встали и получили два чемодана и мамин футляр от скрипки.

— Пека, держись за мою жакетку, — молила мама. — Очень прошу, держись, а то потеряешься...

— В Тольятти, в Тольятти, кто едет в Тольятти?! — заорал какой-то дяденька с бородой.

— Мы едем в Тольятти, — живо сказала мама.

И они пошли в темноту, в ночь. И сели в машину. Там были еще пассажиры (и среди них бородатый дяденька).

Пека сидел на коленях у мамы. А в окне были ночь и поле, и никаких огней. Но вдруг они разгорались, редкие, большие, бежали навстречу машине... И все... Опять поле и снова ночь. А потом опять немножечко огоньков, но никаких звезд.

Улицы были темные и пустые. На ветру раскачивались белые фонари, только свету мало они давали: город все равно оставался темным. Он был влажным от дождика. Влажные и блестящие мостовые. А дома большущие. И в них пылали, горели окна.

— Гостиница «Волна», — сказала мама.

И шофер подвез их к маленькому забору.

Он подвез их к забору и вынул из багажника чемоданы и огромный футляр.

— Здоровая скрипка! — сказал шофер.

— Так задумано, — объяснила мама.

И вот они с Пекой стали звонить в чью-то дверь.

Это была дверь гостиницы.

6

— С ребенком, — заворчали в той комнате, куда она вошли. (Никто не любит, чтобы с ребенком.)

Здесь стояло четыре кровати и один большой стол. Кровати были разобраны, кроме той, к которой подошла мама.

— Здравствуйте, — сказала мама. И все ей сразу заулыбались. (Вокруг стола сидели три молодых девушки, а на столе карты.)

— Вы артистка? — спросила у мамы одна из них.

— Артистка, — сказала мама. И живо прошла к кровати, накрытой белым одеялом, стянула с Пеки шапку, пальто. Потом пошепталась с Пекой, и он сказал!

«Да».

В коридоре стояли девушки и курили. В уборной стояли девушки и мыли над раковиной чулки.

Вернувшись с Пекой назад, мама усадила его на стул и быстренько вынула ужин из той корзинки, что они прихватили с собой.

— Не мешкай, попрошу пооперативнее, мне некогда, — сердито сказала мама.

Но Пека хотел запивать колбасу, и вообще он понял, что его золотые часочки окончились, из мальчика он превратился в коня, мама будет ему говорить все время: «Не мешкай, Пека!»

Одна из девушек, которая разложила карты на самом углу стола, сказала:

— Вот вам чаек. Пожалуйста.

Мама быстренько сполоснула кружку и налила в кружку чаю. Чай был горький, но Пека не смел намекнуть. Он ел хлеб с колбасой и запивал горьким чаем.

— Вот тебе конфета, — сказала мама.

И он развернул конфету. Она была вся шоколадная и текла. Руки у Пеки стали коричневые.

— Началось! — сердито сказала мама. Намочила край вафельного полотенца в остатках чая и вытерла Пеке руки.

— Ты сыт? — спросила она. — Умыт? Накормлен? Напоен?.. Все. Давай закругляйся, спи.

И быстро раздела Пеку. Он лежал в кровати и притворялся, что крепко спит, но не спал. Он все видел: как мама сняла жакетку, взяла распялку, повесила ее в шкаф; как мама взяла волосяную щетку и быстренько причесалась.