Колокольчики династии Минь

И действительно, он словно погрузился в темные глаза умирающего, в два бездонных колодца – и увидел там, в самой глубине, переполненный вагон метро, увидел женское лицо – усталое, измученное, с выражением привычной горечи и отсутствия надежды на лучшее. По щеке женщины текла слеза, оставляя неровную дорожку. Потом картинка немного сместилась, в кадре появилось другое лицо – но куда более ухоженное, более уверенное в себе, хотя и на нем было выражение озабоченности. Но представить эту женщину плачущей в метро было невозможно.

И снова смена кадра.

Еще одно женское лицо: ни следа косметики, только погружение в себя и задумчивость. И ранние морщинки вокруг глаз, видные даже из-под очков в простой оправе.

И еще одно, наоборот, слишком сильно накрашенное, разноцветные, давно не мытые волосы…

Человек в капюшоне выпрямился, провел рукой по глазам.

Он запомнил все четыре лица, запомнил навсегда, как будто записал их на жесткий диск своей памяти. Теперь этот жалкий полутруп был ему больше не нужен.

Он протянул руку и выдернул провод из розетки.

Прибор искусственного дыхания напоследок мучительно всхлипнул, как будто оплакивая оборвавшуюся жизнь, и остановился. Светящаяся кривая на экране монитора превратилась в прямую линию. В палате наступила тишина.

В ватной темноте беспамятства проступило какое-то пятно.

Нет, это было не пятно, это был звук – тревожный, беспокойный, навязчивый.

Лена Карташова с трудом оторвала голову от стола и удивленно огляделась.

Она заснула на посту? Такое уже бывало, и не раз – попробуй бодрствовать целую ночь напролет.

Она пришла в себя и осознала, что звук, который ее разбудил, – сигнал на пульте, показывающий, что больной в реанимации перестал подавать признаки жизни.

Она вскочила, добежала до палаты и увидела там неизвестного пациента.

Теперь глаза его были широко открыты, но в них не было ничего, кроме пустоты и тьмы. Ничего, кроме пустоты и тьмы смерти.

Что ж, этот человек был уже на грани смерти, вряд ли он мог выкарабкаться…

В следующий момент Лена увидела, что прибор искусственного дыхания не работает, а вилка его выдернута из сети.

Вот это было уже непонятно. Непонятно и скверно. За это ей может влететь…

Но как это произошло?

Лена нахмурилась, пытаясь вспомнить, что было до того, как она заснула.

Перед ней смутно возникла сутулая фигура, лицо, скрытое капюшоном…

Что это было?

Скорее всего, сон.

Во всяком случае, лучше пусть это будет сон, чем ее просчет. Лучше сон, чем небрежность.

Лена вставила вилку прибора искусственного дыхания в сеть и нажала кнопку вызова дежурного врача.

Ахмет Аладдинов работал ночным таксистом.

Ночью работать лучше, чем днем, – улицы свободны, нет пробок, да и пассажиры более покладисты, не торгуются из-за лишней десятки. Правда, ночью можно нарваться на неприятности, но кто не рискует – тот ничего не заработает, а кроме того, на всякий непредвиденный случай Ахмет держал под сиденьем тяжелую монтировку.

Вот и этой ночью Ахмет медленно ехал по улице, высматривая клиентов.

Однако этого клиента он сперва не заметил, тот выскочил словно из-под земли, так что Ахмет едва успел затормозить. Вот только что никого не было – и вдруг он появился.

Клиент стоял на краю тротуара, подняв руку.

Странный был клиент. Сутулый, в темной куртке с низко опущенным на лицо капюшоном, из-под которого тускло светились белесые сумрачные глаза.

Ахмет почувствовал какую-то неприятную тянущую боль под ложечкой. Этот клиент ему определенно не нравился.

Но за эту ночь он заработал слишком мало, так что не мог себе позволить излишнюю разборчивость. Клиент есть клиент, а на крайний случай под сиденьем лежит монтировка…

Ахмет затормозил, открыл дверцу и проговорил:

– Садись, дорогой!

Странный человек сел рядом с ним, откинулся на сиденье.

Он ничего не говорил, и от этого молчания у Ахмета снова неприятно затянуло под ложечкой.

– Куда едем, дорогой? – спросил он, повернувшись к пассажиру.

Тот еще какое-то время молчал, но наконец проговорил неприятным скрипучим голосом:

– На Звенигородскую.

– На Звенигородскую так на Звенигородскую! – Ахмет выжал сцепление и поехал. По дороге он пару раз попытался заговорить с пассажиром, но тот в ответ молчал, и молчание это было таким тяжелым и холодным, что Ахмет прекратил свои попытки.

Наконец он свернул с Загородного проспекта на Звенигородскую улицу и спросил пассажира:

– Где остановиться?

– Здесь!

– Здесь так здесь. – Ахмет торопливо затормозил, взял у неприятного пассажира деньги и как можно скорее уехал, как только тот вышел из машины.

В центре города, на Звенигородской улице, стоят старые склады, построенные еще в начале XIX века. Последние лет двадцать эти склады пустовали, дожидаясь нового хозяина, который сможет вложить большие деньги в их ремонт и реконструкцию, – и, кажется, наконец дождались. Фасад складов затянули монтажной сеткой, и за их стенами начались неторопливые работы.

К этим-то складам поздно ночью подошел сутулый человек в опущенном на лицо капюшоне.