Колокольчики Папагено

– И когда же это будет? – спросила Наталья лишь потому, что было бы невежливым оставить сказанное без внимания.

– У каждого свой срок. Впрочем, Андрей говорил, что вся наша жизнь – предварительное слушание.

– Он тебе такое говорил?

– Ну да, говорил, когда катал меня в лодке по озеру.

Наталья просияла.

– Ах, вот оно что! Интересненько! И как поучительно! Заставляет о многом задуматься! Значит, он тебя катал!

– Конечно, меня. Кого же еще! Ведь я подруга его жены. К тому же убирала у вас на даче…

– А я-то вся извелась… Всех в уме перебрала. Оказывается, это ты. За что же тебе такая привилегия?

Натали не сразу высказала то, что могло оказаться верным лишь при особом внимании к ее словам.

– За то, что я много терпела. Вот он у тебя блаженный, а я терпеливая.

– Уж и не знаю, у кого он теперь – у меня или у тебя. Только учти: он хоть и блаженный, но…

– … С хитрецой, ты хочешь сказать? Это не хитреца. Это посрамление себя и мира – нечто похожее на юродство.

– Эка, куда хватила! С чего бы это ему себя и мир-то срамить?

Вопрос заставил Натали с жалостью посмотреть на подругу, словно бы внушая, что лучше бы она об этом не спрашивала.

– А с того, что болен он. Подозревают у него…

– Постой, постой. Что же это у него подозревают?

– А то самое…

– Рак?

– Да, рак.

– Господи, я же догадывалась, догадывалась. Только гнала от себя… Но, может, это лишь подозрения? У многих же подозревают, а затем оказывается, что напрасно.

– Он знает, что не напрасно. Он себе диагноз уже поставил.

– Почему же он от меня скрывал, а тебе признался?

– Потому что ты – Наталья, жена, близкий ему человек, а я – никто, Натали, домработница. Правда, здесь, в мастерской, я не убирала. Но весь дом был на мне.

– И как же теперь быть? – Наталья обвела взглядом мастерскую, мольберт, повернутые к стене холсты, диван, на котором любил лежать муж, – обвела, стараясь свыкнуться с мыслью, что на все это теперь надо смотреть другими глазами.

– Ждать Израиля. Вот он и ждет…

– Да, он это часто повторяет. Но я до сих пор не понимала. Теперь-то мне ясно: клинику в Израиле? Клинику?

– Нет, самого Израиля.

– Снова не понимаю. Впрочем, пусть он ждет. А я дождусь Наталию и попрошу ее помочь с клиникой. У нее есть знакомые. Она не откажет.

Наталья помогла подруге слезть с табурета, и она снова спустились на террасу.

V

– Во второй фляжке еще осталось? – спросила Натали безучастно – так, словно вспомнила, что о чем-то собиралась спросить, но не была уверена, надо ли спрашивать.

Наталья так же не была уверена, надо ли отвечать. Поэтому она долго молчала, но все-таки решила ответить, хотя подруга уже не ждала ответа. Или делала вид, что не ждала.

– Кажется, осталось. Ос-та-лось, – произнесла Наталья куда-то в сторону, словно думала совсем о другом.

Натали вдруг поперхнулась, закашлялась и покраснела. С извиняющейся улыбкой исподлобья взглянула на подругу. Во взгляде угадывалась мольба. Это заставило Наталью сделать однозначный вывод и спросить напрямую:

– Налить?

Она не скрывала уверенности, что подруга не откажется.

– Не надо. Это я так…

– Тебе же хочется. Я вижу.

– Не надо, не надо. Впрочем, раз начали…

– Сейчас я принесу…

Наталья принесла с верстака фляжку. Поболтала – в ней побулькало. Отвинтила крышечку и разлила по рюмкам.

Натали держала свою рюмку так высоко, словно собиралась произнести тост. Затем взяла ее в другую руку и опустила пониже. Затем поставила.

– Знаешь, подруга…

Наталья не услышала.

– Что? – Она, не отрываясь, смотрела на дверь террасы.

– Знаешь, мы можем сами обо всем договориться. Без всякой Наталии. – Ей казалось, что Наталья снова ее не слышит, но та слышала, хотя и по-прежнему смотрела на дверь.

– Почему? Все-таки Наталия… свой человек.

Натали без всякого тоста выпила разом всю рюмку.

– Ладно, я тоже свой человек. Я уже обо всем договорилась. Очень опытные врачи. Его положат. И билеты взяла на самолет. Прямой авиарейс.

– Как?!

– Не буду сейчас объяснять. После…

– Андрей не согласится. Он пожертвований не принимает.

– Уже согласился.

– Господи, за моей спиной! Что вокруг происходит?!

– А происходит то, что его надо спасать. Причем срочно. Не теряя времени.

– А меня вы совсем отстранили? И, кстати, откуда у тебя деньги?

– Считай, что все устраивается за счет твоего долга.

– Смеешься?

– Не смеюсь, а люблю. И тебя люблю. И мужа твоего люблю. И вашу дочь Дарью. Как она, кстати? – Натали потянулась к фляжке, но Наталья ее отодвинула.

– Меня любить не за что. Так что вы правильно сделали, что без меня все слюбились. Дарья же… – Она отодвинула фляжку еще дальше. – А почему ты о ней спросила?

– Мне показалось, что тебе хочется… – Натали держалась так, словно чем менее интересовали ее желания подруги, тем легче она их угадывала. – Хочется, чтобы о ней спросили. Разузнали. Я не права?

– Права, права. Моя дочь пьет дешевый портвейн возле магазина со старыми алкашами. Ладно пила бы в своей компании, но с небритыми стариками, у которых глаза слезятся и желтая седина из-под шапок торчит… Фу, противно. Те-то, конечно, в восторге. Добывают ради нее деньги. Всеми возможными способами.