Колокольчики (СИ)

Он вздрогнул, подхлестнутый последним усилием ослабевшего тела – зрение прояснилось, но переливы колокольчиков нарастали, будто птичий гвалт, и многие из них висели на рогатом тройном кольце, напоминающем каскад черных паутин на костяных обручах.

Шевелились без ветра, всхлипывали без голосов.

А потом Коирэл увидел… его.

Он стоял перед ним, золоченое изваяние, усыпанное сотнями павших во имя чудовищных злодеяний, уподобленный уродливому дереву без кроны и корней, и даже когтистые лапы его через доспехи умастили сверканием змеиных пластин. Тяжелые косы, свитые в чудовищные узоры, в ниспадающие по спине черные жгуты и канаты, и хищные лианы кудрей, казались живыми.

И свет Сильмариллов в ужасающей короне не затмевал ледяного, будто намеченного угольными штрихами, лица. Медная чешуя его украшений, его подобных железным цветам одежд, сверкала, и самая уродливая в мироздании душа вздымалась перед ним, коронованная и вознесенная, как предвестье гибели целого мира.

- Коирэл.

Он узнал прохладный, обманчиво-глубокий голос величайшего из лжецов.

Ему захотелось взвыть, как раненое животное, но страх железной рукой сдавил его глотку и сцедил звук беспомощным хрипом, словно гной из раны. И Коирэл замер.

Моринготто стоял, и его обожженные руки с золотыми когтями звенели, потому что крошечных колокольчиков на них было столько, что звук их разноголосицей бился по углам каменного зала, похожий на крики умирающих.

Ни вопросов. Ни требований покориться или выдать секреты, которых он не знал.

«Что тебе нужно, проклятая тварь?!»

В груди хрипело. Коирэл из последних сил удерживался на коленях – не лежать же перед этим ублюдком!

Моринготто присел рядом с ним на корточки, зашуршав золотым чешуйчатым плащом, и слегка склонил голову набок, глядя с заинтересованностью стервятника, который ожидает, когда можно расклевать тело. Черные глаза – бездонные и стеклянные – изучали его, словно забавную игрушку.

- Пока – ничего, - со странным безразличием и легкостью ответило чудовище.

Только сейчас Коирэл увидел, что отвороты его сапог – бархатные, и на них вышиты птицы в зарослях крепких шипов.

В груди болело. Воздуха отчаянно не хватало.

И где же ужас, о котором все говорили?! Где же сбивающее с ног облако, которое не позволяло даже взглянуть в глаза этой твари, о котором рассказывали другие?

- Что… почему я?..

«Что ты сделал со мной?! Что ты сделал со всеми нами, кто лежат там, искалеченные?!»

Краткое мгновение тьмы.

Коирэл приоткрыл глаза и понял, что терял сознание – он лежал на спине, и Моринготто по-прежнему заинтересованно наблюдал за ним, будто забавляясь. Черные, как омертвевшие зеркала, глаза – на мгновение закрылись, и Моринготто покачал головой.

Зазвенели колокольчики.

«Тварь. Что тебе надо?!»

- Ты умираешь, нолдо. – Моринготто склонил голову в другую сторону, и свет Сильмариллов ослепил на мгновение ярким, невозможно чистым для этого места бликом. – Тебя так легко читать сейчас. Как интересно. У тебя осталась дочь? Твои глаза, каштановые кудри матери. Лайрэ?

Он едва не задохнулся, услышав эти слова, и попытался закрыть разум, но тщетно – голова как будто полнилась ускользающим дымом, и незрим был тот враг, который читал, но не говорил и не убеждал. Моринготто просто копался в его воспоминаниях, будто грабитель в опустевшем доме, и изгнать его было столь же сложно, как тени вечером.

«Не смей произносить ее имени – не смей, ты, скотина! Трус!»

Моринготто вдруг весь напрягся, хищно нависая, как огромная золотая гадюка. Его угловато-быстрого движения Коирэл не увидел, и когда золотые когти перчатки впились в щеки, обжигающе ледяной металл пронзил череп волной колючей боли, будто сотни живых игл забрались ему в голову и метались там, как косяк крошечных рыб.

Моринготто улыбнулся.

- Не больше, чем каждый из вас. Посмотри мне в глаза, Коирэл.

Колокольчики, унизывающие его предплечье, покачивались и звенели, и звон резонировал в теле так, будто этот звук мог заставить Коирэла подняться и с хохотом плясать на сломанных ногах, глядя на то, как убивают его жену и дочь.

Страх обвился вокруг сердца, словно ледяная змея, и Коирэл впервые почувствовал то, о чем рассказывали другие – липкий ужас, выворачивающий внутренности до рвоты. Тот самый, от которого хотелось визжать, плакать и умолять, потому что тебя разрывало и перемалывало, и ты переставал быть кем-то, но становился всего лишь бесформенной плотью из разделенных между собой, враждующих фэа и хроа. Жидким осколком личности.

Он хотел зажмуриться и повернуть голову, сопротивляясь из последних сил, но Моринготто снова надавил когтями, и Коирэл закричал, глядя на самого себя и ужасающую бездну в глазах таких черных, что зрачки и радужка оставались неразличимы.

Коирэл смотрел в уродливое зеркало.

Вот он, не евший неделю, подбирает кусок хлеба, не думая, что он мог кому-то принадлежать, и ест – ест жадно, облизывая пальцы от последних крошек.

Вот он, прячущий взгляд, когда кто-то из надсмотрщиков наказывает кого-то, кого он не знал.

Вот он, со слезами уворачивается от ударов орка. Умоляет не бить.

Трус.