Колокольников –Подколокольный

– Что мне делать? Все ужасно. Мне жить негде. Родной сын скоро выгонит. Я никому не нужна. Старая баба. Кулема никчемная. Нет, эвтаназия, и все тут. Единственный, лучший, оптимальный выход. Я серьезно. Или эвтаназия, или уехать куда подальше. Мне все отвратительно. Ненавижу жизнь. Все кончено. Жизнь прошла. Ничего не изменится. Хочу на тот свет, но боюсь, что там мама и ее подруги, а это сущий ад.

Смартфон раскалился, и уху было горячо. Педикюрша-филиппинка радостно помахала рукой, приглашая доверить ей размокшую, разнежившуюся в теплой воде с целебными травами ногу.

Лиза Дикаревич положила перегревшийся гаджет на колени и вынула из ванночки, протянула в заботливые руки педикюрши ступню. Филиппинка улыбнулась мокрой ступне, как дорогому гостю.

Лиза устроила смартфон возле другого уха.

– Кулема я никчемная. Никому не нужна. Все гадко. Не могу жить. Эвтаназию мне. Родной сын из дому гонит. Жизнь прошла. Сама себя в гробу видела, самой себе обрыдла.

– Катя, это невозможно, – перебила Лиза. – Невыносимо, в конце концов. Ты ведешь себя как мужчина.

Поток нытья прекратился. Озадаченное молчание.

– Ты как Дима Кумайкин или вот Игорек Жуков, честное слово. Вот тоже звонят и ноют, ноют… Всегда все плохо. Жена надоела, любовница дает через раз, внуки болеют, к тому же «вдруг встретил девушку», а денег нет, бизнес дал трещину, анализ мочи просто отвратительный, и косточка от малины в зубе застряла. Пропала жизнь!

Мглова знала Кумайкина и Жукова, друзей из школьной подростковой компании, теперь вислопузых дядек, тотально облепленных семьями, внуками, несчастными любовями и всевозможными проблемами, о которых они обожают рассказывать, просить совета и помощи, грузить собеседников безнаказанно.

Мглова рассмеялась. Походить на Кумайкина и Жукова не хотелось.

– Все, больше не буду, – пообещала она. – Возьмусь за ум.

– Давно пора, – похвалила Лиза. – И знаешь, некоторым сейчас похуже, чем тебе. Слышала про этот скандалище с интервью Четвертова?

– Ой, – застонала Мглова. – Такое интервью хорошее… И что они все на него взъелись? Я прямо так хочу скорей это кино посмотреть… Передай ему, пожалуйста…

– Всенепременнейше, – пообещала Лиза. – Если найду. По мобильному он недоступен, квартира с горелой дверью заперта.

– Ой, – опять принялась страдать Мглова.

– Так что возьми себя в руки, подруга. Слыханное ли дело, красавица женщина, фигурка как в двадцать лет, переводчик высокой квалификации – а мироощущение мокрой курицы. То сохнет по какому-то старому корнеплоду, да на фиг он сдался, рамолик, горшки за ним выносить… То жить негде, то эвтаназию придумает… Тебе отдохнуть надо, сменить картинку. Лето начинается. Ты куда поедешь отдыхать?

– Ой, Лизочек, – опять заныла Мглова. – Ну какой отдых? Денег нет… Никита женится и прямо намекает, чтобы я убиралась из квартиры… А куда? Куда? Кому я нужна?

– Так, всё, – перебила Лиза, опасаясь третьего раунда нытья. – Надо помочь – помогу. Давай так – куда отправлю, туда и поедешь. Только потом, пожалуйста, без рекламаций, ладно?

Не друзья, а нищеброды. Лузеры и раздолбаи. Нет бы позвонить, спросить, как, Лиза, поживаешь, не надо ли чего… Звонят, чтобы жаловаться. Можно вместо приветствия говорить: «Так, а теперь что у тебя стряслось, мудило?»

И денег-то на эвтаназию не у кого одолжить будет, как припечет. Заранее надо зарезервировать необходимую сумму. Есть, конечно, и другие друзья. Четкие ребята. Некоторые даже вполне как бы приличные люди. С понятиями. Не лузеры, не раздолбаи, не нищеброды… Пальцы в татуировках, это да. Разговаривают черт-те как, говорят черт-те что… Но не в пальцах дело, не в лексике, а в том, что им не скажешь: «А помнишь?..» Вспомнить с ними нечего. Разные детства. Так что, Лизавета Валерьевна, продолжайте чикаться со своими нищебродами. Один Толя Четвертов нормальный парень.

Толя!

Лиза в сотый раз набрала Толин номер.

Недоступен.

Толино интервью так понравилось Лизе, что она захотела тотчас же позвонить ему и выразить свою полнейшую солидарность, готовность подписаться под каждым словом, но отвлеклась, была занята другим. Когда вокруг интервью поднялся шум, она несколько раз пыталась позвонить ему, чтобы поддержать, но он был недоступен. После пятого или десятого раза Лиза послала своего самого толкового и человечного водителя к Толе на квартиру. Известие о горелой двери выбесило ее так, что домочадцы и «челядь» сутки старались не попадаться ей на глаза.

В очередной раз наткнувшись на недоступность Толиного номера, Лиза забеспокоилась по-настоящему, но была уверена, что, если совсем швах, он позвонит ей сам. Толя не из породы нищебродов и нытиков и звонит редко. Звонит, кстати, просто проведать, поболтать. Единственный раз попросил помочь перекрутиться, чтобы не останавливать съемки. Они друзья. Она всегда поможет. Он это знает. Он не может не позвонить, если будет нужно.

Лиза не знала, что после отъезда Маруси с детьми, не вынося непривычной тишины и пустоты в квартире, он вышел на улицу, съел мороженое, которого не ел сто лет, и поехал к Юре, на далекое кладбище.