Николай перевидал дам и девиц без счету, во всяких ракурсах и ситуациях, но с обмороком столкнулся впервые. Сон как-то подозрительно смахивал на реальность, слишком подробен и достоверен, слишком ощутим. Перцовка пахнет, как положено, а во сне обоняние не должно бы работать. Отхлебнул из горлышка — вкус перцовки, вкус тоже сохранился, может, не сон? Решил напоить бездыханную барышню. Чем ее к жизни еще возвратишь? Приподнял голову, разжал бледные холодные губы крупного рта, зубки у барышни оказались — не фонтан, приложил горлышко aqua vita, наклонил бутылку. Сквозь прозрачную кожу шеи видно было, как потекла темная струйка перцовки, там, у нее внутри. Зрелище жутковатое. Добежав до узкой груди, перетянутой шелковистой пестрой тканью, перцовка свободно пролилась на пол, не смочив платье барышни, но оставив пятно на половичке перед кушеткой. Ну, сон есть сон, бояться нечего, не такие кошмары снятся. Однако, мысль об интиме с незнакомкой придется оставить, если уж спиртное в ее теле не держится, как же тогда…
Девица очухалась, уставилась на Николая.
— Вы оказываете мне честь подобными мыслями, меня еще ни разу не желал мужчина, но мы должны оставить это. Я не могу…
— Это я уже понял, — задумчиво ответил Николай. Во сне имеет смысл выражаться откровенно, и он спросил: — Что в таком случае прикажешь с тобой делать? — Как там Вадим цитировал любимого поэта: — Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
— Послушайте, — решительно начала барышня, но прибавила, — пожалуйста, — и сразу стала немножко жалкой. — Вы не спите, это не сон. Может, утром, вам и покажется, что сон, но вы все запомните, а станете проверять — подтвердиться. Спросите хоть Катину младшую дочь, ее тоже Катериной зовут, она над вами как раз живет. Так и не уехала в Голландию, одна осталась. Скоро уж ко мне переедет. Но я все отвлекаюсь. Вы сегодня выпустили Хозяина, а это не ваш Хозяин, он — наш. Вы не должны о нем рассказывать. Никому. Я же с самого начала предупредила. За этим и пришла. Ну и скучно, конечно, без людей, что говорить. Если бы вы Хозяина не выпустили, я бы не смогла появиться. Мы с ним связаны, я его заперла, он меня держит. Зла-то он не хочет, напротив, все боялся, что я глупостей наделаю, да не помог. Мы, по сути, оба заперты. Но сегодня, из-за вашей неосторожности… И оденьтесь, пожалуйста, мне очень неловко. Если вы будете столь развязны, мы не сможем встречаться.
— А ты планируешь со мной встречаться регулярно? Где и когда? — Николай одел-таки футболку и джинсы. — Не пойму, о каком хозяине ты толкуешь? Об этом чертике из белой горячки? Так он, наверное, от бомжей перебежал, мне еще до белочки упражняться и упражняться. Долго он меня пугать будет? Чего ему надо?
— Вы задаете вопросы, а ответов не хотите слушать, сами себя перебиваете, торопитесь, — барышня обиделась.
— Ну что ты, я весь внимание, — спохватился Николай.
— Мы можем встречаться здесь, — барышня потупилась. — Когда вы будете думать, что спите. А Хозяин дожидается второй попытки. Как дождется — сразу уйдет. И я вместе с ним освобожусь. Не стоило мне тому неприятному следователю лишнего говорить. Но я не знала. А вы — знаете, я вас предупредила. Так что молчите.
— Второй попытки чего? — уточнил Николай. — И не мог бы он ждать этой попытки там, под полом. Не лезть наверх, не пугать порядочных художников.
Незнакомка наконец проявила женскую сущность, вовсе не стала отвечать на вопросы, как это принято у дам. Внезапно побледнела, сквозь нее отчетливо проступила стенка со стеллажами; истаяла, как снегурочка, исчезла.
Николай проснулся, оттого что затекла рука, обнаружил, что уснул одетым, разделся, сходил на кухню за водой, попил и уснул крепким сном хорошо поработавшего человека — до позднего утра.