Колониальная эра

Затем Гамильтон обратился к следственной коллегии присяжных и призвал ее членов быть справедливыми и помнить, что коллегия присяжных — людей, отобранных из ближайшей округи, — для того и существует, что, как предполагается, они смогут правильно судить об истине особенно потому, что истина эта устанавливается в пределах того района, где совершено предполагаемое преступление. Суд настаивает на том, что коллегии присяжных нет дела до истинности или лживости обвинений и что это не имеет никакого отношения к судебному делу. Но разве преступление клеветы не зависит от понимания, разве для признания человека виновным в клевете не следует понять, что он действительно клеветник, и разве не на членах коллегии присяжных лежит заявить, понимают они или нет, что публикации обвиняемого содержат или не содержат клевету?

Суд повторил свое вето и заявил, что коллегия присяжных должна лишь решить, опубликовал или не опубликовал обвиняемый те материалы, о которых идет речь; но, заявил Гамильтон, это мы уже признали, и если бы вопрос действительно заключался лишь в этом, то вся судебная процедура явилась бы фарсом. Коллегия присяжных может ограничиться, если она пожелает, теми пределами, которые установлены «его честью». Но, утверждал Гамильтон, обращаясь к присяжным, она не обязана поступать таким образом; при желании она вправе рассматривать самую сущность дела, предмет жалобы, и на этой основе вынести вердикт о том, был или не был Джон Питер Зенгер повинен в том преступлении, в котором его обвиняют, — в бунтовщической клевете.

Утвердив это как исходный принцип своей защиты, несмотря на то что суд много раз прерывал его и выносил противоположные решения, Гамильтон перешел к своей аргументации. Нет лучшего способа изложить эту аргументацию — кроме, конечно, пространного цитирования, невозможного из-за ограниченности места, — чем предоставить слово самому Гамильтону в тех пунктах, где он развивает свои важнейшие тезисы:

«Высокопарные речи, произносимые в честь правителей, их достоинств и вообще в поддержку власти, — все это не сможет заткнуть рты людям, когда они чувствуют себя угнетенными, — я имею в виду, конечно, при свободной системе правления.

Как в религии существует ересь, так существует она и в праве, и оба эти понятия претерпели весьма сильные изменения; мы отлично знаем, что меньше чем два столетия назад человек был бы сожжен как еретик за суждения в вопросах религии, о которых открыто говорят и пишут в наши дни. Люди того времени, видимо, не были непогрешимыми, и мы вольны не только расходиться с ними в религиозных взглядах, но и осуждать их действия и взгляды… В Нью-Йорке человек может свободно обращаться со своим богом, но должен проявлять особую осторожность, говоря о своем губернаторе.

Кому, даже наименее сведущему в истории права, неведомы те благовидные предлоги, которые часто выдвигались власть имущими с целью установления деспотического правления и уничтожения свобод вольного народа… Долг всех добрых граждан перед своей родиной — охранять ее от пагубного влияния злонамеренных людей, наделенных властью, и особенно против их ставленников и зависимых клевретов, обычно обладающих меньшим достатком и потому более алчных и жестоких.

Люди, притесняющие и угнетающие своим управлением народ, вынуждают его роптать и жаловаться, а потом используют эти жалобы как основание для новых угнетений и притеснений».