И все же некоторые ослепительные снаряды пролетали в опасной близости от «Растущего».
Стив включил передатчик и сказал в микрофон:
— Дэн!
В тот же момент хаотичный шум работающих где-то очень далеко тарелок ворвался в кабину, и двигатель практически остановился.
Все небо было исполосовано белыми струями.
Дэн прокричал в микрофон первое, что ему пришло в голову. И тотчас динамик притих, словно испугался; но в следующий миг передача с борта «Растущего» прекратилась, и тарелки «осмелели».
Следы выстрелов растаяли в воздухе, рация заработала на постоянную передачу, двигатель ожил и корабль продолжил свой путь в космос. Воодушевясь, Дэн стал читать в микрофон передатчика стихи, выученные на спор еще в колледже. С того времени прошло много лет, но стихи великого испанца не забылись. И сейчас они, в исполнении храброго темнокожего штурмана, звучали над притихшей в изумлении планетой как вызов чуждому миру:
— И в полночь на край долины увел я жену чужую, а думал — она невинна… То было ночью в Сантьяго, и, словно сговору рады, в округе огни погасли и замерцали цикады…
Тарелки боролись с голосом Дэна, лучи пробивались сквозь него к лунам — сиреневой и желтой, и впитывали их свет, чтобы было чем стрелять ружьям великанов по дерзкому челноку. Но самые обычные, слабые радиоволны каким-то неведомым образом резонировали с могучими лучами тарелок и разрушали их…
— Я сонных грудей коснулся, — продолжал Дэн, ни на секунду не останавливаясь, — последний проулок минув, и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов. А юбки, шурша крахмалом, в ушах у меня дрожали, — как шелковая завеса, раскромсанная ножами. За голубой ежевикой у тростникового плеса я в белый песок впечатал ее смоляные косы. Я сдернул шелковый галстук. Слетела шаль ее следом. Легли четыре корсажа на мой ремень с пистолетом.
Шум сопротивляющейся тарелки смолк — великаны выключили ее. А Дэн все читал:
— Ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым, нежнее лунного света, когда он скользит по стеклам. А бедра ее метались, как пойманные форели. То лунным холодом стыли, то белым огнем горели… Я поступил как должно — цыган до смертного часа. Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться.
Дэн и его товарищи и впрямь были как цыгане на этой планете, где никто не хотел дать им приюта… Стив обливался потом. Он уводил корабль во тьму. Через некоторое время он отключил передатчик и виновато произнес:
— Кажется, обошлось, Дэн. Но эти великаны сообразительны… У них есть прибор, способный определять местонахождение источника радиоволн. Теперь нам нужно быть крайне осторожными с передатчиком.
— Стив, самое опасное может быть впереди, — сказал Уилсон. — Великаны теперь знают, как нас искать, и мы снова можем попасть на мушку. Похоже, эти стрелки явились из ближайшего города. Возможно, каждый из городов имеет какую-то связь со столицей, с обслугой тарелок. Марджори уверяла, что в малых городах нет тарелок. Но там наверняка есть оружие, ведь Коханский рассказывал о варварах, приплывающих с экваториальных островов, чтобы грабить.
И тут, словно подтверждая правоту, внезапно появилось пятно ослепительного света. Длиннейший светящийся хвост протянулся всего в каких-то десятках футов от «Растущего». Шириной с железнодорожный туннель, он исчез в глубине космоса, но на поверхности планеты через минуту сверкнуло, и новый грандиозный снаряд полетел вверх. Затем снаряды посыпались градом, образовали метеоритный поток шириной около мили; казалось, вся планета стреляет по крошечному челноку.
— А, мерзавцы, чтоб вас! — воскликнул Дэн, а затем приник к микрофону и громко запел с той неповторимой интонацией, которая встречается только у тех, кто вырос в Гарлеме. Он исполнял самый развязный блюз, который Стиву когда-либо доводилось слышать. В заунывной и все же очень ритмичной песне то и дело упоминалась какая-то очень большая машина красного цвета, очень длинная дорога и девушка с очень высокими грудями, которая обожает белое сливочное мороженое и высоких темнокожих парней, особенно баскетболистов. И вот с этой девушкой Дэн, оказывается, ехал по длинной дороге в большущей машине и держал девушку на коленях. А на въезде в город их остановил полицейский, но девушка через открытое окно сказала и показала что-то такое, отчего у полицейского сами собой расстегнулись штаны, а пока он их застегивал, машина уже умчалась, потому что это самая быстрая машина на всем свете.
Такая примерно была эта песня, и Стив напрасно надеялся, что в салоне «Растущего» ее никто не слышит. Но если он только заливался краской стыда, то тарелки великанов от такой нахальной песни заклинило, в тонких излучениях, которыми они обменивались с лунами, что-то сдвинулось по фазе. Ни транспортирующий луч, которым тарелки забирали энергию, ни силовой, с помощью которого стреляли орудия, не действовали, пока Дэн орал в эфир свой кошмарный блюз.
Сперва монотонный шум, сопровождавший появление первой кометы, перерос в буйный шквал. Затем тарелки отключились напрочь. Великаны поняли, что и на этот раз потерпели поражение.