Колония нескучного режима

Всё, что происходило с ней дальше, запомнилось слабо, через матовую смесь густого, плотного тумана и едкого дыма с запахом карболки, хлора и не высохших до конца казённых простыней с фиолетовым штампом «Психиатрическая больница № 7 Мосгорздравотдела».

По заведённому порядку, в отработанной последовательности её сначала передали по акту, с рук на руки, по типу: пост сдан — пост принят. Затем завели в блок и раздели. Осмотрев на предмет повреждений, залили перекисью водорода прокушенную губу и увели в процедурную, где две санитарки выбрили ей низ живота. Сразу вслед за этим они же завели её в ванную и облили едва тёплой водой, сунув в руки полкуска хозяйственного мыла. В конце приёмной процедуры выдали длинную холщовую рубаху, застиранную до протёртости на стоячем воротнике. Откуда-то появилась докторша в белом халате. Спросила:

— Как зовут, помнишь? — Ницца не ответила. Она успела кое-как согреться после холодной ванны, но её всё равно продолжало бить изнутри. — Я говорю, имя твоё как? И фамилия! Чего ты помнишь, а чего не помнишь? Ты меня слышишь? — Докторша тряхнула её за руку и провела перед глазами вертикально задранным указательным пальцем, туда-сюда, проверяя реакцию на слежение. В этот момент Ницца всё поняла. До неё наконец всё дошло и стало на свои места. Она вновь была засранкой, зассыхой и девранаром. А эта тётка в халате была не врачихой. Она была Клавдией Степановной, директрисой и детдомовской мучительницей. И по этой причине нужно было обязательно крепко обнять её, так, чтобы получилось без обмана и натвердо зафиксировалось в глине. А потом — в бронзе. Навеки. Так, чтобы Гвидон остался доволен. И все чтобы тоже остались довольны, и всем понравилось то, как они обнялись с Клавдией, — всем остальным жижинским колонистам. А ещё родне и друзьям. Всем-всем: Приске, Трише, Юлику, Джону, Ироду, бабушке — Таисии Леонтьевне, Мире Борисовне, Параше, Бобу Хоффману, Кирке Богомаз и, главное, Севе. Её Севе. Но сперва надо как следует высморкаться, в Клавдию, чтобы не было так противно обнимать её за талию. Так они договорились с Гвидоном. И только по этой причине она согласилась с ней обниматься…

Ницца подняла на докторшу глаза и медленно окинула её оценивающим взглядом, словно та была частью будущей композиции. Затем сделала резкий шаг вперёд и обхватила её руками, на уровне талии, сжав кисти что есть сил в замок у неё за спиной. И прижалась как можно сильнее носом и ртом к животу докторицы. Та от неожиданности заорала и отпрянула, в полной уверенности, что спасает себя от укуса безумной девки. Но Ницца не разжала рук, поэтому вышло, что они отшатнулись назад вместе, в единой сцепке. Откуда взялись силы, Ницце размышлять было недосуг. Нужно было успеть, пока её не отодрали от директрисы, размазать сопли по Клавдиному платью, преодолев отвращение к врагу.

На крик из соседней комнаты выскочили два санитара и, увидев, что происходит, кинулись к ним. Первый из подскочивших с размаха нанёс удар по Ниццыной руке, сверху вниз, чтобы разорвать замок. Второй одновременно сделал подсечку, чтобы сбить с ног. Сцепка разорвалась, и Ницца рухнула на пол. Тут же откуда-то взялась смирительная рубашка, и эти же двое, ворочая её словно куклу, ловко натянули на неё спецсредство и обездвижили с помощью накрепко затянутого позади спины узла.

Врачиха, наблюдавшая за процедурой, наконец очухалась, распорядилась, уже вполне спокойно, привычно поставленным командным голосом:

— Ладно, всё. Теперь на носилки её и в наблюдательный корпус, в приёмный тамбур. Скажете, Велихова прислала, после осмотра. Пусть определяют в палату для буйных. Я туда сейчас позвоню.

Последнее, что запомнила Ницца Иконникова в этот страшный первый день, — как её везли длинными полутёмными коридорами без окон, пропитавшимися запахом застарелой мочи, как натаскивали поверх рубахи фиолетовый байковый халат и как затем переваливали её обмякшее, не оказывающее сопротивления тело на пустую кровать, в палате для буйных с зарешеченными окнами и давно не мытыми стёклами, едва пропускающими дневной свет. Как чем-то жёстким, впивающимся в руки, привязывали к металлической кроватной раме, после чего накинули на шею хомут, пропустив через подмышки и притянув к спинке кровати. И как снова, для пущей надёжности, вкололи в предплечье что-то бурое. Кажется, сульфазин… Это было самое последнее слово, которое она успела ухватить остатком сознания, уже проваливаясь в темноту…