— Противоречие, верно, Эрвин? Всё изменится. И мы не сможем это остановить по той простой причине, что, став колонистом, Чембара станет одним из нас. Мы станем такими, как он. Общая волновая функция обязывает, Эрвин. Жаль Землю, Эрвин. Жаль людей.
— Это память, — помолчав, сказал Эрвин. — Наша вечная проблема. Миры, вселенные развиваются. Законы природы меняются.
— Мы меняем их, Эрвин.
— Да. Если не мы, то кто же? Мы создаем новые вселенные, а прежние становятся памятью, без которой ничего нового не создашь. Нет вселенной, в которой родился ты. Только в нашей памяти сохранились прежние законы природы.
— Не продолжай! — воскликнул Левкипп.
— Ты тоже почувствовал? — уточнил Эрвин. — Извини, вопрос некорректен. Конечно, ты почувствовал. Как все. Чембара умер.
— Рано, — пробормотал Левкипп. — Он еще мог прожить несколько часов, если бы в больнице не закончился запас опиатов.
— Он не хотел жить, Левкипп. Его сознание ощущало нечто, чего он не мог понять, но к чему уже стремился. Со мной было то же самое. В предсмертные минуты я перестал ощущать боль и увидел колонию. Действительно увидел, хотя как мог?
— Конечно, мог, Эрвин. Земное тянуло тебя, колония звала. В отличие от Чембары, ничего в жизни не создавшего, ты создал волновую функцию, еще будучи живым. В отличие от него, ты не мог не прийти.
— Встретим? — предложил Эрвин.
— Да, — согласился Левкипп. — И приготовимся к разрушению мира.
— К созданию нового!
Эрвин поднялся на еще более высокую энергетическую вершину и, начав было скатываться с противоположной стороны, сумел погасить импульс и застыл в неустойчивом равновесии между прошлым и будущем, между прежним и новым, между желанием и возможностями, между верой и знанием, между страхом и уверенностью, между разрушением и созиданием, между небом и землей, между правдой и ложью.
— Здравствуй, Чембара, — сказал он. — Здравствуй, новый колонист.
В физическом вакууме возникла флуктуация. Флуктуации в вакууме возникали постоянно, порождая и уничтожая множество виртуальных частиц, над природой которых физики на Земле ломали головы. Флуктуации были естественным состоянием колонии, но эта оказалась настолько значительной, что выбила из вакуума пузырь, мгновенно расширившийся до размеров огромной вселенной.
— Хорош… — усмехнулся Эрвин. — Здравствуй, Чембара. Быстро ты освоился, однако. Только имей в виду: создать вселенную просто, проблема создать вселенную, в которой возможна жизнь. Еще сложнее создать вселенную, где жизнь становится разумной. И почти бесконечно сложно создать вселенную, в которой родится новый будущий член колонии.
— Есть чем заняться, верно? — Чембара приостановил расширение созданного мира.
— Это уже было, — заметил Левкипп. — Ты воспользовался темным веществом, которое не ты придумал, а Фриц.
— А так?
— Ты сомневаешься в том, что я тебя люблю? — Хильда поднялась на цыпочки и поцеловала Эрвина в нижнюю губу, она обожала его чуть выпяченную, такую мягкую губу, она обожала его чуть холодный за стеклами очков, но такой молодой взгляд, обожала и нисколько не сомневалась ни в себе, ни в нем. Если бы они были молоды, если бы не было Аннемари, если бы…
Эрвин промолчал — как он мог ответить, если его целовала женщина, не сомневавшаяся, что имеет на это право?
Солнце зашло, хотя время всё еще стояло на месте, и если бы Эрвин посмотрел на часы на запястье, он с сомнением увидел бы, что стрелки не сдвинулись. Секундная нервно подергивалась, остановившись на цифре 7. Солнце зашло, время застыло, они были здесь вдвоем, и с ними было нечто великое, большее, чем бесконечность, Вселенная, жизнь, смерть и возрождение.
Вдохновение посетило Эрвина, интуиция, сомнение в сути сомнения?
— Я вернусь, Хильда, — тихо произнес он, а может, не произнес, а только подумал, а может, и не подумал даже, а только осознал. — Уйду и вернусь. Вернусь, когда мир станет другим. Когда мы сделаем его другим. Лучшим из миров.
Прижавшись к груди Эрвина, Хильда расслышала, как его сердце пропустило удар. Испугаться она не успела — сердце опять забилось ровно, а хрипы в легких притихли.
Вдалеке прокричала ночная птица.
Новая вселенная была чудесна. Все колонисты, даже те, кто отсутствовал по причине квантовой неопределенности, оценили создание Чембары. Вселенная только родилась, но эволюция ее просматривалась на бесконечное число эонов и вся компактно помещалась в созданном Чембарой коконе пространства-времени. Во вселенной были (есть, будут) миллионы звездных систем с десятками миллионов планет, на которых возникнет (возникла) жизнь. Люди будут прекрасны, суровый эволюционный закон лишь коснется их темным крылом и отступит, подчиненный более общему закону приспособления природы к меняющимся потребностям живого.
— Поди ж ты, — поразился Чарльз, редко говоривший, почти не участвовавший в дискуссиях, любивший изучать новое, но не создавать. — Я и помыслить не мог, что закон эволюции можно поставить с ног на голову!