Колонист

Он заткнулся. Многие подозревали, да никто не ловил. Сегодня я взял почти двадцать семь ливров без трех су. Четыре ливра сдал Шарлю, позволив тому пару раз выиграть. Городских практически не чищу, разве если по-честному. Волки не режут овец возле логова, вызывая возмущение и охотников с ружьями. Они стригут проезжих и делятся со здешними овечками. Так что минус на угощение для всех предусмотрен. Тоже влетело, обеспечив заодно разговоры надолго. Десятую часть Мюнцеру, как договаривались. Он на одной выпивке еще дважды сделал столько же, но своего не упустит. При любой возможности гребет денежку. А мне от этого плохо? Как раз наоборот.

Фокус-то на самом деле простейший, да никто в упор не видит. Купил он как-то при случае два десятка новых колод. Для протестантов нож вострый, как выпивка и курение. Продать практически невозможно. Но не все же упертые, да и молодым погулять хочется. Вот и выходит как с танцами. Не поощряется, но и не замечается, пока определенных границ не переходят. И в единственном месте. Но карты — ни-ни! В задней комнате, и якобы никто не в курсе.

Короче, я чужими не играю. Исключительно запечатанными, для демонстрации. А взять таких, кроме как у Мюнцера, негде. Только вот уже давно осторожно с его ведома сначала вскрыл упаковки, затем запечатал. Зачем? А пометил «рубашку» в каждой колоде одинаково. Когда просто ногтем нажмешь, когда точка поставлена незаметная. Сдаешь колоду — и при определенном опыте сразу чувствуешь отметку. А посторонний не поймет.

Два с половиной года уже в «кабальных» — и при малейшей возможности тут монета, там вторая. Жак заплатил девятьсот ливров за пять моих полновесных лет. Нет, он не отнимал свободы. Это сделал поганый судья в Англии. Потому претензий к хозяину не имею. Он ведет себя правильно. С уважением. Я работник — он начальник. Отдам долг — уйду.

Сегодня я взял чуть меньше своей двухмесячной стоимости. Еще годик — и, скорее всего, смогу выкупиться. Накопления позволят. Но какой смысл? Уйти с голым задом в батраки на другую ферму? Нет, я поживу до конца срока, а на деньги возьму товаров с хорошим ружьем и подамся в трапперы.[9] На шкурки хороший спрос на побережье и в Европе. И не на одних бобров.

Глава 3 Охота

Дорога некоторое время тянулась заснеженными полями, вдоль перелесков, с которых срывались в полет черные косачи.[10] Они частенько попадаются на открытых местах. Каждая птица имеет свой нрав. Рябчик, наоборот, в самую чащу забивается. А глухаря требуется искать в сосняке или у болотистого места. Небрежно пальнул по взметнувшимся птицам влет. Одна упала сразу, вторая получила пулю в крыло и плюхнулась на землю с криком. Поднялась и заковыляла. Красивый выстрел вышел. Надеялся, но не верил. Специально ловил, чтобы на одной линии шли. Посмотрел на Глэна в ожидании похвалы.

— А чего я? — возмутился тот, явно не поняв.

Дробовиков в колониях не любят. Прежде всего из-за огромных налогов на порох и свинец. Выстрел из него требует гораздо большего заряда. Но этого мало. Удобнее охотиться с винтовкой, поскольку пулей можно бить и медведя, и рябчика, и утку, а с дробью ни один умник идти на хищного зверя не отважится. Нет, может, и попадались такие, но долго не прожили. И хотя баек про того же лесного хозяина, убитого ножом, из пистолета или сдохшего с перепугу от бабьего крика, слышал много, но пока еще никто не таскает с собой жен в качестве главного орудия охоты на гризли. Предпочитают стандартные солдатские карабины или сделанные местными оружейниками из стволов и замков, купленных в Соединенных Королевствах. Дерево и отдельные детали уже здешние, для удешевления. Колонист не гонится за изяществом, предпочитая прочность, точный бой и неприхотливость в использовании и обслуживании.

— Пусть этот бегает, — показал мне Глэн на пса.

Можно, конечно, назло отправить его самого за несчастной птицей, пусть ловит, но удовольствия никакого. Полдня станет бегать, а затем нудеть. Ведь не хотел с собой брать — он сам напросился.

— Принеси, — скомандовал Дымку, мысленно плюнув.

Тот унесся большими прыжками. Достаточно скоро вернулся, задавив подраненного, и отправился вновь за добычей. Догнал меня уже на ходу и вручил вторую тушку, побежал рядом, очень довольный. Не часто в лес ходить приходится, а он настоящий охотничий пес, а не дворовая собака.

Абсолютно некрасивый, острорылый, с большим ушами и мохнатым хвостом — обычная, ничуть не похожая на используемых аристократами благородных легавых и гончих. Только я за этих бесполезных в наших условиях медяка не дам. На зверя они почти непригодны, их учат травить стаей. Дымок без всякого обучения знает, когда положено сделать стойку, подать голос, и в лесу от него ни один зверь не скроется. Покажет, предупредит и подождет приказа от охотника поднять дичь. И все это без малейшей дрессировки, на одном инстинкте. Полагаю, он бы прожил в лесу самостоятельно, не хуже волка, однако душа собачья, и человек ему зачем-то все же необходим.