Колонисты

«Что за странная пара», — молнией мелькнуло в голове у Филипа. Они стояли на краю леса, самоуверенные и дерзкие — как и положено охотникам, — и с недобрым спокойствием наблюдали за своей жертвой. Один из них был индеец — могиканин, пекот или наррагансет [2]— все краснокожие казались Филипу близнецами. Но вот товарищ индейца… К вящему изумлению молодого человека, им оказался матрос! Филип невольно задался вопросом, для чего моряку подстерегать в лесу его отца. На матросе были мешковатые штаны, не доходившие до щиколоток, сине-белая клетчатая полотняная рубаха и монмутская шапка [3], из-под которой торчали редкие седые волосы. Он был невысоким и жилистым, с огромным мясистым носом картошкой. Этих людей Филип видел впервые. Ужас парализовал ум и волю молодого человека — трепеща за свою жизнь и жизнь отца, он застыл на месте.

Тем временем Бенджамин Морган попытался приподняться, ухватившись за переднюю ногу лошади. Матрос заметил это и что-то сказал своему спутнику. Тот вытащил еще одну стрелу.

Филип хотел предупредить отца об опасности, но, прежде чем он успел открыть рот, у него перехватило дыхание. Вместо крика из его горла вырвался хрип.

Индеец натянул лук и выпустил стрелу. Филип, схватившись руками за горло и ловя ртом воздух, в смятении наблюдал за стрелой, которая со свистом разрезала воздух. Бенджамин Морган, как сноп, повалился на землю.

В ту же секунду удушье стало таким сильным, что Филип не сумел устоять на ногах. Мучительно скорчившись, он осел на землю. Молодой человек ждал, что вот-вот в него вонзится стрела или ему просто-напросто перережут горло и снимут скальп. Но его не тронули.

Мало-помалу Филипа перестал бить кашель. Собравшись с силами, он встал на четвереньки и тревожно огляделся по сторонам. На пыльной дороге ничком лежал отец. В его спине, чуть покачиваясь, торчали две стрелы; около поясницы чернела припорошенная порохом рана. Вокруг нее медленно расплывалось кровавое пятно. Индеец и матрос исчезли.

Проклиная себя за беспомощность, Филип встал на колени и склонился над отцом. Молодой человек не знал, что делать со стрелами — не опасно ли их вытаскивать?

Бенджамин Морган с трудом приподнял голову и слабым, прерывающимся голосом произнес:

— Сынок, будь добр, опустись пониже.

Филип лег рядом с отцом.

— Как ты, милый?

— Со мной все в порядке.

— Знаешь, кто это был? — одними губами спросил Бенджамин Морган.

— Нет. Я никогда их не встречал… Вот только… отец, это были матрос и индеец. Ты не догадываешься, почему они на тебя напали?

Бенджамин Морган озадаченно приподнял бровь.

— Матрос и индеец?

Филип попытался кивнуть, при этом его щека проехалась по земле.

Бенджамин Морган усмехнулся, и тут же его лицо исказилось от боли.

— Подумать только, — с трудом выговорил он, — матрос и индеец.

— Потерпи, отец, я отвезу тебя к доктору. Дай-ка я помогу тебе сесть на лошадь.

Бенджамин Морган попытался улыбнуться и из последних сил прохрипел:

— Слишком поздно… Ты уж прости, сынок, что все так вышло.

— Нет, не поздно! — Голос Филипа сорвался. — Все будет хорошо! Я съезжу за доктором и привезу его сюда!

Но отец его не слушал.

— Передай маме, что я люблю ее, — тяжело и часто дыша произнес он и утомленно прикрыл глаза. — Я говорил ей это так редко. Жаль…

— Я передам, отец. Обещаю.

— И Присцилле с Джаредом тоже скажи. Скажи… что я люблю их.

— Хорошо, отец.

— Я знаю, вы не очень-то ладите, но теперь за брата и сестру отвечаешь ты. Дай мне слово, что позаботишься о них. Семья так важна — быть может, важнее и нет ничего на свете. Помни об этом.

Из глаз Филипа брызнули слезы — они оставляли в дорожной пыли крохотные темные ямки.

— И еще кое-что, сынок.

— Да, отец.

Бенджамин зашелся глухим кашлем. От боли он вновь прикрыл глаза. А когда открыл их, они уже не различали того, что было перед ними.

— Выполни еще одну мою просьбу, — прохрипел он. — В секретере… у меня в кабинете… дневник. Прочти его. Он принадлежал нашему предку… — Он вновь мучительно закашлялся. — В нем говорится о Библии. Фамильной. Нашей. Она пропала более пятидесяти лет назад. Найди ее, Филип. И верни в наш дом. Обещай мне.

— Я найду ее, отец. Верь мне… Обязательно найду.

Сдерживавший свои чувства весь день, в темноте отцовского кабинета Филип дал волю слезам: он зарыдал горько, безутешно, сотрясаясь всем телом.

— Я должен был спасти его! Действуй я быстрее, он остался бы жив. Господи, ну почему? Почему этот злосчастный приступ начался тогда, когда отец так нуждался во мне?

Филип вновь захрипел и закашлялся.

— Лучше бы ты взял с собой Джареда! — с горечью крикнул он в пустоту. — Джаред никогда не теряет головы. Он не дал бы тебе погибнуть. Он бы спас тебя. Ну почему ты не взял его с собой? А я… Я подвел тебя. Прости меня, отец. Я был недостаточно расторопным, недостаточно сильным. Ну почему, почему ты не взял с собой Джареда?! — И молодой человек, уронив голову на стол, вновь залился слезами. Он плакал, пока его не сморил сон.