Колос времени [СИ]

Больше месяца я скитался по дорогам Италии, прося подаяние, пока не попал в Рим. Здесь я встретил многих своих соотечественников – отношение к ним папы Николая V было самое благосклонное. Знатным греческим семьям, особенно тем, которым удалось спасти часть своего состояния, покровительствовали кардиналы-греки Исидор и Виссарион (первый и сам бежал из захваченного Константинополя, поменявшись одеждой с нищим). Оба ратовали за Крестовый поход и вели переговоры с христианскими государями. Я добился встречи с Виссарионом – тот принял меня милостиво и, узнав, что я хорошо образован и принадлежу к знатному патрицианскому семейству, предложил мне место помощника своего секретаря. Для этого нужно было лишь принять католическое вероисповедание, что я и сделал спустя несколько месяцев. Моим крестным отцом стал богатый немецкий купец, большой друг кардинала, которого звали Порций Эберхард Гиммель – при крещении я принял его имя, хотя в те годы, что находился в Риме, предпочитал называться Никифор Дассилиат. Благодаря поддержке кардинала я получил степень доктора богословия; Виссарион сделал меня своим личным секретарем, и я провел у него на службе четырнадцать лет. Там же я познакомился с великим Региомонтаном, сделавшись впоследствии его учеником… впрочем, это уже не представляет для вас интереса, фрейлейн.

Конец истории близок. Когда мне было тридцать три года, я оставил Рим и отправился в странствие по Европе. Я побывал всюду, обошел Бургундию, Францию и Испанию, добрался до Лиссабона, а оттуда отплыл в Англию. Посетил Нидерланды, на голландском корабле ходил в Данию и Норвегию; был в Чехии, Моравии, Венгрии; вслед за учителем Региомонтаном отправился в Нюрнберг и долгое время жил там… За время своих странствий мне довелось испытать немало лишений – два или три раза я стоял на пороге смерти, но чудесным образом спасся. Я многое переосмыслил и только тогда начал в полной мере осознавать важнейшее значение того, чему учила меня Феофано. Все это время передо мной стояла лишь одна цель – найти священный Колос и вернуть его под покров Святой Девы. Я потратил на это много времени, а мог бы потратить еще больше, если бы не делал по необходимости небольшие шаги сквозь него… совсем небольшие, не более чем на пять месяцев за один раз, но в основном – гораздо, гораздо меньше…

– Могу сказать без преувеличения – я постиг тайные законы Хроноса, я смог восстановить утерянное знание… теперь оно храниться здесь, – Порциус Гиммель ткнул пальцем себе в лоб. – И будет храниться, пока я жив… Да, и я исполнил возложенную на меня миссию и нашел Колосс. Долгие годы неустанных трудов увенчались успехом – мне, наконец, удалось позвать его, и он откликнулся. Он сам привел меня в эти земли, сам указал мне путь к своему убежищу. И я смиренно благодарю за это Господа.

– Теперь я в полной мере уверился, что именно Божья воля определяла мою стезю, – торжественно закончил доктор. – Это не должно удивлять вас, фрейлейн. Вы, да, вы сами являетесь тому подтверждением. Незадолго до смерти барона, вашего отца, я это почувствовал. Мне был дан знак, что великая тайна, снизошедшая на землю, не умрет вместе со мной, последним хронитом. Скажите, правда ли это?

– Я… я не понимаю вас… – смущенно пробормотала Мартина.

Черные глаза Гиммеля загадочно блеснули. Некоторое время доктор пристально разглядывал съежившуюся девушку, потом величаво кивнул, словно с чем-то соглашаясь.

– Пусть так! – заметил он. – Вполне допускаю, что вы могли и не понять. Вы еще так юны… но времени у нас достанет. Я не мог ошибиться – fata viam inveniunt*. И слепому ясно, что судьба предназначила вас для высшей доли, sic et simpliciter**!

Он смолк, взволнованно перебирая пальцами по столешнице, потом поднялся, чтобы зажечь новый огарок.

Мартина уже не слушала его. Опустив голову на скрещенные руки, девушка незаметно задремала – так случалось всякий раз, когда доктор Порциус начинал толковать о ее предназначении. До той поры она с волнением ловила каждое его слово; ей даже не приходило в голову сомневаться в том, что он говорил – она безоговорочно доверяла всем его рассказам, все чудесное и необъяснимое принимая как данность. В ее представлении чудо являлось продолжением бытия, веру в него она впитала с молоком матери, и мысль о нем завораживала девушку. Она не сомневалась, что подобным образом Господь являет свою волю.

Но когда речь заходила о ней самой, Мартину охватывала нерешительность, в которой она не хотела признаваться. Бог и святые угодники могут творить чудеса, это даже вменялось им в обязанность – но дозволяется ли такое обычным людям? Не грех ли – притязать на подобное? Не колдовство ли? Не искушение ли дьяволово? Если бы можно было как-то разрешить эти сомнения, поговорить об этом с отцом капелланом! Но что поделаешь, доктор Порциус взял с нее клятву хранить все в тайне, а ведь клятвопреступление – еще более страшный грех.