Колосс поверженный. Красная Армия в 1941 году

Арбатов предваряет свое описание армейской жизни старым армейским анекдотом, который, на его взгляд, достаточно точно запечатлел дилемму армейской службы и определение личной смелости: «Солдат, ты немца боишься?» — «Нет» — «А кого боишься?» — «Старшину». Повзрослев на службе в армии, Арбатов понял, что от старшины зависит не только повседневное благополучие солдата — «лишняя пайка хлеба и порция каши, новые портянки, а то, если сильно повезет, и новые сапоги. От него еще более, чем от врага, на фронте зависят само твое существование, свобода и жизнь»[133]. Воюя в составе отряда «катюш», где, как признает сам Арбатов, «риск, а также физические лишения были… все же меньшими, чем в танковых войсках, в противотанковой или полковой артиллерии», он дослужился до офицерского звания, позже участвовал в битве за Москву и последующих боях в районе Смоленска и за Днепром на Украине. Вспоминая свою военную службу и ее условия, он скорбит из-за того, что называет «большой, часто неоправданно большой кровью». Свое личное преображение в послевоенные годы он описывает так:

«Сейчас я хотел бы сказать еще несколько слов о той роли, которую эти годы сыграли в моей последующей жизни. Конечно, они оставили эмоциональное, даже иногда сентиментальное отношение ко многому, с чем была связана военная служба в те годы — верности долгу, боевому товариществу, готовности бороться, пока хватает сил. И в то же время они демистифицировали армию, военную службу, да и Отечественную войну, лишили их культивировавшегося у нас потом сверхромантического ореола. Ибо в армии я хорошо узнал и неприглядные стороны военных порядков (хотя тогда армия была у нас много чище, нормальней, чем сейчас) — в частности, какой простор они открывают для самодурства, унижения старшим по званию младшего, солдафонства, процветания серых, бездарных людей, протекционизма и т. д. Достаточно узнал, имея какие командные кадры (до полковника — с более высокими чинами у меня контактов не было, хотя там дело, видимо, обстояло еще хуже), мы вели войну, какие из-за этого несли лишние потери, вообще во что нам обходились победы.

В результате этого опыта и вопреки тому, что говорили обо мне мои оппоненты из числа генералов, критиковавших мои статьи о необходимости более радикальных сокращений военных затрат, я не стал врагом Вооруженных Сил, врагом армии. Но я не мог уже говорить о них с воспитывавшимся долгие годы придыханием, а потому, когда все послевоенное развитие и его венец — кризис восьмидесятых-девяностых годов — породили в армии и руководстве ею так много негативных вещей, не мог не выступить с критикой»[134].

Воспоминания Арбатова создают необходимый контекст для, наверное, наиболее едкого и точного изображения жизни Красной Армии — романа Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». На страницах этого романа оживают сержант, политрук, командиры по всей командной цепочке, простые граждане, и, превыше всего — солдат Красной Армии: «Известие о начале войны свалилось, точно снег на голову, потому что никто не думал, не предполагал», — признал Войнович, а затем создал свое описание извечного русского солдата: