Кольца Джудекки (СИ)

От того и выход к морю заложен. Ибо дети черепахи так же страшны и человекоядны как остальные обитатели пучины.

Миф конечно. Странно, что он вообще имеет хождение в культуре напрочь лишенной интереса не то что к собственной истории, да, просто, к ближнему.

Кроме стены виднелся краешек Игнатовки. Тамошние обитатели называли свою слободу городом Святого Игнатия Лойоллы. С остальными районами города Дита они себя не объединяли, считая всех внешних жителей ни-то химерой, ни-то выморочкой. В прошлом игнатовцы не раз предпринимали попытки захватить сопредельные территории.

Но их частью отгоняли, частью топили. Попытки, как поведал Горимысл, давно не повторялись. Смысл, спросил Илья? Что захватывать и присваивать в благословенном городе Дите? Горимысл пояснил:

- Веру свою несли, желая обратить в нее все окрест.

Отбив последнее нападение, городской совет Алмазовки, - состоявший все и из того же трибунала, - постановил: все разговоры на религиозные темы запретить. Каждый теперь имел право на собственные убеждения, но молчком. Упоминание имя Божия, как то: Христос, Будда, Аллах, идол ли, и даже их атрибутов карались от замечания на первый раз, до штрафа.

Давно Илья так много и связно не думал. В последнее время мысли подернулись туманом. Будто, он лежал на дне медленной ленивой реки, и безразлично глядел в надводный мир. Жизнь уподобилась вялой гусенице, которая пробирается вверх по листу, чтобы погрызть его край, поддержать в себе иллюзию жизни /если оно жизнь/…

Даже гигантская стена в последнее время перестала занимать. В первые дни он пытался влезть на крышу, вдруг оттуда разглядит море. Увидеть бы хоть краешек, хоть дымку над водой…

Кто б ему дал! Ивашка, размахивая незаряженным пистолетом, так орал, что выполз из дому даже, не склонный к суете, Горимысл; постоял, покрутил головой и непререкаемо велел вертаться. После, нехотя, пояснив:

- Не велено. Сиди тут.

Вечером ходить не велено, с людьми говорить не велено, на крышу и то нельзя!

Изоляция! Илья возмутился. На что Иосафат завел пространную бодягу насчет преступления и наказания - от штрафа до вечного забвения. Горимысл отмолчался, да отвел глаза, так что стало понятно - или чтобы стало понятно? - приказ. И он, то есть, Горимысл, ничего с сим поделать не может.

Зато спалось теперь одинаково крепко и днем и ночью. Илья не мог вспомнить, когда прежде проводил во сне по восемнадцать часов. Иногда и больше выходило.

Просыпался, ел кашу с местным аналогом кальмаровых щупальцев, вяло шел в присутствие, отсиживал там положенное время, опять ел; вечером, да и то не всегда выбирался на задний дворик, чтобы подышать неподвижным душным воздухом.

Вдруг захотелось, как герой истерик в старом фильме, схватиться за кудлатую голову и заорать: "Опоили меня! Опоили!" Да кому оно нужно-то?!

Его властно поклонило в сон. Сейчас он спустится в полуподвальный этаж, найдет свою коморку, накинет крючок, и - набоковую. Пусть та жизнь, которая совсем не жизнь, продолжается сама собой, вне его. Можно и совсем не просыпаться Илья завозился, тяжело поднимаясь с низкой ступеньки, кое-как распрямил трескучие колени, по инерции глянул на стену, даже не глянул - скользнул глазами.

Серое небо, отороченное снизу черной зубчатой каймой…

Он чуть не упал, зацепившись за собственную ногу, да так и замер в неудобной позе. За краем стены сверкнуло. И через длинный-длинный миг - еще. Потом еще.

Илья распрямился, встал, широко расставив ноги, покачиваясь в такт толчкам крови.

В голове вертелась карусель. Желудок скрутило.

За стеной, всего-навсего, пускали ракеты. Обыкновенные! Сигнальные, или какие они бывают. И ведь, наверное, никто больше не видел. Он находился в самой высокой точке города.

Лучше бы шел, куда собирался. Мысль бешено завертелась, сбивая с ног.

Никакого проявления не было! Его похитили. Похитили? Он что политик, финансист, эстрадная дива? Ну, допустим… Но зачем? Эксперимент - в равной степени страшный и странный… Завезли черте куда, посадили за стену, сделали жителем города, которого не бывает. А за стеной вон - люди сигнальные ракеты пускают, электричество, цивилизация! Но и спрутица есть. Если допустить…

На этом короткий паводок мысли иссяк. Вымотанный запредельным усилием, Илья тупо уставился на ступеньки.

Никуда не ходить! Лечь прямо тут и проспать до самой смерти Он так и поступил, свернулся клубком, подтянув колени к подбородку, подышал на, вмиг озябшие руки и тут же стал проваливаться в спасительное забытье. Завтра - если оно наступит - он примет, все происшедшее, за мару.

Его тащили. Вокруг было светло, хоть глаз даже не открывал. До истины не доискаться. Голова как свинцом набита. И вдруг - четко, до самого дальнего уголка мозга, голос:

- Вы, господин Алмазов, не сумлевайтесь, до утра очухается.

- Он мне сейчас нужен.

Пробел, и за ним на пределе восприятия:

- Больше никаких снадобий!

Глава 3