- Ты только не болтни, что у нас обретался. Нам и так искупать еще и искупать.
- Провинились?
- Нарушили, - уныло подтвердил водонос.
- Тебя как звать-то? - спросил второй санитар, устанавливая лампу на край стола,
- Меня вот Родригой кличут, а его…
- Диего, по-здешнему, - представился парень.
- Не похожи вы на испанцев. Физиономии у обоих абсолютно рязанские.
- Обижаешь. Я из Подмосковья из самого ближнего. Бутово. Может, слыхал? - обиделся на рязанца Родриго.
- Сколько ты здесь? - спросил Илья.
- А что? - насторожился собеседник.
- Бутово - уже район Москвы.
- Ох-хо-хо. Как время идет! А ты, стало быть, недавно проявился?
- Ромка! С ума сбрендил, такое говорить?
Родриго-Ромка с опаской покосился на Илью, но пояснил:
- У нас положено говорить: воскресенец. Дома выходит помре, а тут воскрес - Чудо Господне.
- Ты из какого года? - спросил у него Донкович.
- Из шестьдесят восьмого. На последнюю электричку торопился. Решил сократить дорожку и двинул по путям. Тут - маневровый. Смотрю, наезжает. Я от него. Вдруг вижу - он совсем маленький и как бы внизу. Потом меньше, меньше… потемнело все.
Потом тут очутился.
- Сразу в Игнатовку попал?
- Ага, - и глухо замолчал.
Понятно. Человек долго живет совершенно другой, отличной от прежней, жизнью, потом приходит любопытный новопроявленец и начинает пытать: что, кто, как, где.
А может, человек не хочет, может гонит свои воспоминания. Ему тут лучше, или наоборот хуже во сто крат, и память о другой жизни так или иначе ранит.
- Меня дома Денисом звали. Это тут имена всем новые дают, вот я в Диего и превратился. Сначала лякался, потом привык, - заговорил второй санитар.
Опасаясь, что и он уйдет в глухое молчание, Илья не стал приставать с вопросами.
Но тот сам начал рассказывать:
- Село Киберспасское Васькоского района Большеградской области. А прихватило меня в армии. Только забрали, в учебке еще. Лето как раз было. Погнали нас в поле: марш-бросок с полной выкладкой. Я пробежал маленько, да в лесочек и свернул, лег под кустик. В лесу тихо, чисто. Никто над ухом не орет, никто между пальцами горящую бумажку не сунет. Спать хотелось, спасу нет. Лег, значит, под кустик и быстро так засыпаю. Проснулся, рядом что-то ревет. Видеть - не вижу, но понимаю: оно на меня ревет, двигается, то есть. После все думал: танк это был, или вертолет мне на голову садился. Я и стал в куст вжиматься. Да так вжался, что аккурат на главной площади тут воскрес.
- А год? - осторожно спросил Илья.
- Семьдесят второй. Ты сам из какого?
- Из две тысячи второго.
- Ну! Не врешь?
- Зачем?
- И как там оно? - темные глаза Дениски заблестели.
- Хреново. По сравнению с городом Дитом - нормально. А так - хреново. Но если честно, я бы весь город этот с его тайнами и небывальщиной сменял на одну садовую скамейку дома, и чтобы кусочек парка. Так бы и жил на ней зимой и летом.
- В милицию заберут. За тунеядство.
Наверное, тридцать лет назад она так именно и называлась - милиция. На сегодняшний день ее иначе как ментовкой не именовали. Но не объяснять же. Зачем?
Мир оставшийся там - незыблем. Парень не поверит. Или поверит, да озлобится на носителя плохих вестей.
Ромка из Бутова, как сидел, так и заснул - с прямой спиной. Когда они обернулись на тихий храп, Денис пояснил:
- Вишь, как в гвардии насобачился. Спит и сидя и стоя. Главное - не шелохнется.
Только шаги услышит, встряхнется, и будто ни в одном глазу сна не было. Если при нем тихо разговаривать, нипочем не проснется.
- Получается, здесь тоже русские живут? - спросил Илья, на всякий случай понизив голос.
- Всякие, но в основном наши. Высшие гранды конечно испанцы. Только думаю, врут они.
- Имя у тебя испанское.
- Такое дали. Кто ж тут спрашивает? Нарекли Диего Каваллеро. А мне и ладно. Я так напугался сначала, что почти ничего не помню. Решетки какие-то, камеры, допросы. Спрашивают, в Бога веруешь? А у меня отец священник, - Диего будто извинялся за такую подробность собственной жизни. - Я отвечаю: верую. Крестись, говорят. Я перекрестился. Только когда руку опускал, соображать начал. Смотрю - ничего. Главный головой кивает и говорит мне: креститься положено иначе. Показал даже. Отвечаю: у нас так не принято. Я ж православный.
Диего глянул по сторонам и, наклонившись к уху собеседника:
- Три дня мне объясняли, как надлежит креститься. Так доказали, до сих пор память на спине осталась.
Впрочем, задирать рубаху и показывать рубцы не стал. Илья без того верил, соображая по ходу дела, что и к нему, перебежчику, начнут приставать с подобными вопросами. Что же ты им, Илья Николаевич, ответишь? Ага! Нечего отвечать.
Молчание, надо полагать, на этой стороне речки рассматривается как саботаж. Если Дениске три дня вправляли в мозги крестное знамение, то на тебя вся неделя уйдет.
Следовательно, крестись, как велят, да глаза задирай хоть на размалеванную доску, хоть на резную арабеску, хоть на дырку в углу. Ты ж не новопроявленец тепленький и перепуганный, ты уже битый волк. Выживи для начала, а там видно будет.
Дениска-Диего начал моститься на своем топчане. А у Ильи на языке крутилось еще множество вопросов: